– Что все это значит? – проворчала Мерри, пока мы спускались по крыльцу. – Должны же быть еще запасы. Полки совсем пустые!

Я заметила нашу повозку через несколько домов от магазина. Зенит и Луна стояли привязанные к столбу, но в повозке никого не было. Я спрятала сахар под козлы и помедлила.

– Как думаешь, куда подевались папа с Сэмом?

Мерри окинула взглядом дорогу, все еще сжимая в руках чай. Она не успела высказать предположение – возле конюшни Маттиаса Додсона поднялся шум. Лошади ржали, люди звали всех подойти поближе и посмотреть.

– Почему бы и нет, – сказала Мерри, пожимая плечами.

Во дворе у конюшни кузнеца собралась толпа. Люди жались друг к другу, обступив что-то, чего я не могла разглядеть. Зеваки толкались, пытаясь пробраться вперед. Мы с Мерри обошли толпу по кругу и остановились возле кузни. Здесь было меньше людей – мало кто готов был терпеть жар, – и мне удалось рассмотреть то, что лежало на земле. Я склонила голову набок. У меня никак не получалось подобрать название тому, что я увидела.

«Это олень, – подумала я. – Самец». Сегодня утром мальчишки Макналли отправились на охоту. Их сестра Флоренс упомянула об этом за шитьем. Вот только величиной этот олень был необычен. В нем вообще все было необычно.

Из туши торчала пятая нога, увечная и уродливая. Вместо парного копыта на конце было пять когтей, загнутых от основания, как у хищной птицы. Шкура была слишком толстой, шесть жесткой и щетинистой, туловище слишком маленьким. А голова…

Я взглянула на рога и ахнула. Они начинались у оленя на лбу, точно кучки мухоморов, и наверняка мешали животному видеть. Ими заросла вся морда. Удивительно, как это несчастное создание вообще поднимало голову под тяжестью стольких рогов. Я насчитала не меньше пяти дюжин, переплетенных между собой, словно ветви деревьев, которым не хватает солнца.

– Вы это на восточной гряде подстрелили? – спросил Кельвин Берман, присев, чтобы рассмотреть ноги. Он провел пальцем по крючковатому когтю и присвистнул сквозь зубы.

Орин Макналли кивнул:

– Никогда ничего подобного не видели.

– Я видела, – сказала Марта Макклири, осторожно пробираясь вперед сквозь толпу. Ее волосы давно побелели как снег, и она тяжело опиралась на трость, почти такую же, как у ее мужа Эймоса. – Мой отец подстрелил нечто подобное, когда вместо города тут были только палатки и несколько семей, пытающихся отвоевать у природы клочок земли. – Ее губы, тонкие, сухие, изрезанные глубокими морщинами, сжались, прежде чем продолжить рассказ, который она пронесла в памяти сквозь десятилетия. – Отец говорил, что когда-то их тут водились целые стада, прямо на том лугу, где теперь ферма Персимонов. Слишком маленькие. Слишком странные. Мясо несъедобное, шкура слишком толстая. Лучше сжечь. Сжечь и разбросать кости.

– А почему мясо несъедобное? – спросил Орин.

Пока Марта говорила, толпа притихла, и вопрос мальчишки прозвучал резко, как выстрел. Лицо старухи исказила гримаса.

– Плохое. Все плохое.

– А еще такие были? – полюбопытствовал кто-то из толпы.

– Только этот, – ответил Прайор Макналли, обходя вокруг туши. – Надо хотя бы голову оставить. Вот так украшение будет, если повесить над камином, а?

– Да уж украшение, – согласилась Марта, но выражение ее лица совсем не сочеталось со словами. – Делайте как хотите. Вы, молодежь, по-другому не умеете.

Покачав головой, она заковыляла в сторону главной улицы и скрылась за углом – наверняка понесла новости в магазин.