— Очень?

— Очень.

— Мама… Нужно?

— Нужно!

— Ну… — решительно сказал Вася. — За полк! И Шура и Вася выпили рюмочки.

Генерал потрепал осла по шее, погладил по ушам, потрогал детей за подбородки, и осла стали проводить вдоль танцующих.

Наташа еще и еще раз осмотрела зал. Все были. Не хватало записных пьяниц Бирюкова, Фармазонова, Лединга и Вассона. Не было Феди.

Котильон с Грибановым шел вяло и скучно. Грибанов танцевал плохо. В мазурке и фигурах он уступал Наташу адъютанту и Сакулину, а сам безучастно сидел на стуле. Он пригласил Наташу только потому, что был старым охотничьим и полковым товарищем Николая Федоровича и своим человеком в его доме.

— Семен Сергеевич, — спросила Наташа. — Вы не видели, где Кусков?

— Нет…

— Меня беспокоит, куда он ушел.

— Хотите, я поищу его?

— Ах, будьте, голубчик, так добры.

Грибанов направился прямо в буфетную. Там в облаках табачного дыма было человек восемь офицеров. Они слушали пьяного Бирюкова.

— Я говорю, — мычал расстегнутый Бирюков, — нужна конституция и автономия, децентрализация областей — вот оно что! Потому, господа, ежели Ташкент должон из Петербурга слушаться, это выходит не модель. Ежели, скажем — фонари в Верном поставить, и областное правление должно запрашивать главное управление казачьих войск в Петербурге, так это, простите, это все ерунда выходит, и потому я уважаю таких людей, как Потанин, которые смело стоят за истину!

— Заткни фонтан, — сказал, подходя к нему, Грибанов, — еще Козьма Прутков сказал: и фонтану надо отдохнуть.

— Брысь… Не мешай!!

— Ты не видал Кускова?

— Нет… То есть он был здесь… Намазался… а куда задевался — не знаю.

— Он, кажется, в сад пошел, — сказал Лединг. — Два стакана водки тяпнул. Ну, с непривычки и свалило. Молодой!..

Грибанов вышел в сад.

Светила ущербная красная луна. Ноздреватый талый снег был рыхл и звонко капала в него с деревьев весенняя капель. Какая-то темная фигура в офицерском расстегнутом сюртуке сидела под деревом. При приближении Грибанова она поднялась и, шатаясь, пошла по дорожке.

Грибанов догнал ее.

— Федор Михайлович, — окликнул Федю Грибанов, охватывая его за талию.

— Оставь!.. Не надо…

— Да, постой! Чудак человек…

— Н-ну?..

— Оденься, и айда домой. Спать.

— Спать?

— Да, спать…

— Мне стыдно… — всхлипывая, сказал Федя. — Боже! Как стыдно! Какой позор!

— Э, милый друг, с кем не бывало!

Грибанов заботливо застегнул и привел в порядок Федю, провел его кружным ходом в прихожую, надел на него пальто и фуражку и на лошадях Николая Федоровича отправил домой.

Дома Федю принял его денщик. Он раздел и уложил Федю в постель. И едва голова Феди коснулась холодной подушки, постель стремительно завертелась под ним, стало тошно и сладко на сердце и небытие охватило его.

Грибанов, вернувшись в собрание, нашел всех уже в столовой. Наташа оберегала ему место рядом с собою.

— Нашли?.. — спросила она с тревогою. — Что с ним?

— Ничего. Все благополучно. Кусков дома, в постели. Ему нездоровится…

— Боже мой! Что такое?.. Только что был совершенно здоров.

— Ничего серьезного…

— Отчего же он, уходя, мне ничего не сказал?.