— Ничего серьезного…

— Отчего же он, уходя, мне ничего не сказал?.. Наташа вдруг покраснела до слез. Она догадалась.

— Неужели, — прошептала она. — Это, наверное, Бирюков. У него страсть напаивать молодежь…

Грибанов промолчал, положил себе фазанье крылышко, налил красного вина и сказал:

— Понапрасну волнуетесь, Наталья Николаевна. Все через это должны пройти и чем скорее — тем лучше…

Наташа ехала с отцом, молчала и все пожималась в теплой беличьей шубке.

— Тебе не холодно, Наталочка? — спросил Николай Федорович.

— Нет, так, папчик. Устала, верно.

XIX

Юлия Сторе была приговорена к смертной казни через повешение. Она спокойно выслушала приговор и отказалась подать просьбу о помиловании.

После суда ее перевезли в Трубецкой бастион Петропавловской крепости и посадили в просторную комнату, где был черный кожаный диван, тяжелый стол и тяжелый табурет. В комнате было светло. Мертвая тишина днем и ночью нарушалась только шагами часового по коридору.

Юлия знала, что не могут найти палача и потому задерживают казнь.

С нею хорошо обращались, стол был хороший. Ей давали читать все, что она захочет. Смотритель, угрюмый старик с окаменелым, чисто бритым лицом, никогда ничего не говорил, но был внимателен и предупредителен.

В тот день, когда в Джаркенте было открытие собрания и бал, часов около трех, дверь ее комнаты открылась, и к ней прошел пожилой сухощавый священник. Он наклонил голову и остановился у двери. Юлия сидела на табурете, спиною к окну, положив локти на стол и опустив подбородок на ладони.

Она догадалась. Сегодня ночью — казнь. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Длинные загадочные глаза ее сурово устремились на священника.

Священник поправил на груди крест и достал из-за пазухи небольшое евангелие в черном бархатном переплете.

— Я пришел к вам, — тихо сказал он тем кротким голосом, которым так умеют говорить русские священники, — чтобы побеседовать с вами, чтобы успокоить вас и дать вам уверенность и надежду на милосердие Божие. Быть может, вы пожелали бы… может быть, у вас есть потребность…

Молчание и неподвижность Юлии, пристальный взгляд ее немигающих глаз смутили его.

— Вы крещены… Исповедовали святую православную веру и у вас должна быть потребность… должно быть желание… покаяния.

— Я не звала вас, — металлическим голосом ответила Юлия, не двигаясь с места.

— Я бы мог помочь вам, — смиренно сказал священник.

— Вы!.. Мне! — с гордым вызовом воскликнула Юлия и вдруг встала, отодвигая ногою тяжелый табурет. Точно стальная пружина развернулась в ней и выпрямила ее.

— Душа бессмертна… — сказал священник… — И Христос в бесконечном милосердии своем не отринет искреннего покаяния.

— Бросьте этот вздор, — презрительно кинула Юлия. — Души нет. По ту сторону — ничего: небытие и не вам меня учить. Вы и я!.. Вы для меня, как маленький ребенок для взрослого, как дикарь для образованного человека. Что вы говорите и собираетесь сказать, звучит смешно и дико. — Вы заблуждаетесь, — начал было священник, но резко перебила его Юлия:

— Спасибо, что пришли. По крайней мере, я знаю теперь, что… сегодня… Да?

— Священник опустил голову.

— Эх вы! — воскликнула Юлия. — Пилаты! Ну что же?.. Крови боитесь! Все вы такие! Фарисеи… Чиновники! Идите прочь и оставьте меня одну…

Священник сделал движение, чтобы выйти.