Она была спокойна. Умылась, тщательно причесалась, надела шляпу. В ней была она в день преступления, когда ее арестовали. За дверью шел взволнованный разговор. Странно нарушал он тишину ночи.

— Номер восемьдесят седьмой? — спросил кто-то.

И поняла, что про нее. С тоскою подумала, что как «смертник» она не имеет имени.

— Не могу я отпустить, когда бумага без скрепы адъютанта, — ворчливо говорил смотритель.

— А Боже мой! Печати и подпись коменданта в порядке.

— Это точно… Но скрепы нет.

"Еще отсрочка, — подумала Юлия. — Нет, не надо… Я готова. — Хотела крикнуть: — Скорее. Ради Бога, скорее!"…

— Слушайте, вы понимаете, медлить нельзя. Рассвет не за горами. Ехать очень далеко.

— Очень даже понимаю. Но и вы должны понять, что раз предписание не в порядке, я не имею права отпустить восемьдесят седьмого номера.

Позвоните по телефону… Вам сказано верно.

— Извольте… по телефону…

Опять все стихло. Эти минуты были самыми мучительными минутами в жизни Юлии. Она уже простилась с жизнью. И вот опять что-то тянется, удерживает. Так тяжелы бывают минуты, когда уезжающий уже простился с друзьями и вдруг остается, ждет. Молчат провожающие. Все сказано, вянет разговор. Все было сказано в ее душе. Все мысли передуманы. Новая мысль вела к надежде. Юлия не хотела надеяться. Надежда ослабила ее.

Наконец дверь отворилась и смотритель резким, крикливым голосом сказал:

— Восемьдесят седьмой номер!

Звеня шпорами, вошел в камеру Мечислав Иосифович. Он был в шинели и синей с алыми кантами фуражке. Усталое лицо было бледно. Длинный нос в рыжих веснушках висел над рыжими усами, борода, расчесанная на две косматые бакенбарды, блестела. Никогда он не казался раньше Юлии таким безобразным. Юлия заметила, что у него тряслись руки.

"Урод, — подумала Юлия… — Вешателями и палачами могут быть только уроды… А я?"

За ним протиснулся в камеру штатский в черном пальто и в котелке. На очень бледном, холеном, бритом лице его сверкали очки. Он посмотрел на Юлию, вздохнул и стал старательно избегать ее взгляда.

— Одеться потеплее у вас есть во что? — ласково спросил Мечислав Иосифович.

— Нет, — коротко ответила Юлия.

— Гм. Как же так? Очень холодно. Снег, — в какой-то нерешительности проговорил Мечислав Иосифович.

— Я дам женин салопчик, — сказал смотритель. — Он ей ночью без надобности. А вы потом с жандармом вернете.

— Давайте, ради Бога, но только скорее.

— Сейчас, сейчас…

На Юлию надели ватный салоп, доходивший ей до колен.

— Пожалуйте… — сказал Мечислав Иосифович.

Два жандарма ожидали в коридоре, два стояли внизу, у лестницы. Юлия вышла на двор. В пяти шагах от дома возвышалась высокая, темная, гранитная, обледенелая стена. Газовый фонарь освещал сугробы снега. Пошли вдоль дома по узкой, каменной, скользкой панели.

Юлии было холодно в ее тоненьких туфельках. Морозный воздух опьянял ее. Сейчас за домом — железная решетка и ворота. Два часовых в тяжелых бараньих тулупах топтались у ворот. Черная карета, запряженная парою лошадей, и конные жандармы показались темными силуэтами.