Долго, долго молчание Липочки. Не видная ей, неосязаемая, но трудная идет в ней борьба. Молчит. "Синяя кровь" бунтует в ней. Она дворянка, внучка генерала, дочь профессора, в шестой книге записанная, имеющая герб и корону!.. Нет, не дворянка она. Она — бедный, замученный жизнью человек, каким была ее мать, каким умирает ее отец. Не о дворцах же и помещичьих гнездах ей мечтать? Не Раздольный же Лог восстанавливать?!..

Ах, нет! Разорены помещичьи гнезда. По бревнам растащен их старый дом. И не видала она его никогда!

Говорит Липочка. Тихим шелестом идут ее слова и сливаются с тихим журчанием воды под снегом.

— Маленькие люди мы, Венедикт Венедиктович. Маленькие… Вы — почтовые чиновники. Федя — армейский офицер… Все… все. Их много, много маленьких, незаметных людей. Тяжела наша жизнь, жизнь маленьких людей с маленькими радостями и большим горем. Но будем гордыми!..

— Будем гордыми, — повторяет Лисенко. Вспомнила Липочка кабинет Абрама, запах дорогой сигары, бронзовую женщину в бесстыдной позе и Абрама с золотой цепочкой на брюхе, развалившегося в кресле. Не было у нее теперь ни злобы, ни обиды на сердце.

— Будем гордыми, — говорит Липочка, — потому что мы, маленькие люди, составляем силу государства, силу всего мира. И не будет нас, остановится весь мир, погибнет Россия. Мы, Венедикт Венедиктович, мы, маленькие люди, крестьяне, извозчики, почтовые чиновники, офицеры, каменщики, полотерных дел мастера, учителя — мы, а не они составляют силу России… Мы маленькие кирпичики, но какое прекрасное здание — все мы вместе.

— Будет день, Олимпиада Михайловна, когда мы, маленькие люди, станем большими. Мы сила, потому что много нас.

Липочка рукою останавливает Лисенко. Предостерегает его жест. Борется с ним.

— Нет… Нет… Сила не в борьбе… Не в насилии… Предоставим кровь и насилие им. У нас сила в другом. В маленькой книге евангелие все это сказано. Наша сила в любви. В любви Бог, потому что Бог — любовь. И мы, маленькие люди, мы не мстить будем, но работать, трудиться и любить… Любить… В труде — счастье. В любви — счастье!.. В молитве успокоение… Вы думаете, — тихо улыбаясь и робко беря за руку Лисенко, говорит Липочка, — я хочу; чтобы вы были таким, как Абрам. А я, как Соня… Сигара, бронза, бархат, кожа, громадные высокие покои… Нет… Нет… Как мама… Я хочу быть такою, как мама. Истыканные иголкой пальцы… Милые, милые мамины пальцы… Под ногами Дамка… Маркиз де Карабас трется у ног. Маленькое счастье маленьких людей в исполнении долга. И мы найдем его?.. Да?..

Нагнулось к Липочке плоское рыбье лицо Лисенко. Он целует ее застывшие маленькие руки.

Кажется Липочке прекрасным беловолосый Лисенко.

— Но только, Венедикт Венедиктович, — долг прежде всего. Раньше мы схороним его, — тихо говорит Липочка.

— Честь честью, Олимпиада Михайловна. Рядом с вашей матушкой!..

Погасли лиловые сумерки. Черный лес надвинулся, и не видно, где кончается поле и начинаются сосны. Журчит в глубокой канаве вода, точно торопится рассказать что-то. Прижалась длинная фигура в старом салопе к черному Лисенко, тонкие ручки обвили его шею.

Благоговейно и свято их молчание.

XXIV

Туркестанская весна наступает вдруг. Незаметно подкрадется, подойдет тихо и вдруг захватит бурным цветением фруктовых садов, пряным духом сухой джигды и запахом белых акаций.