|
Как вы полагаете, захочет она увидеться со мною? – Вас зовут Тофом? Она иногда говорит о каком то Тофе. – Да, сэр, да. Я Теофил Леблон, иначе Тоф. Где могу я найти ее? Пинфольд позвонил. – Мой рассыльный как раз пойдет мимо дома, – отвечал он. – Это очень печальное место, но вы найдете все в чистоте и порядке благодаря доброте вашего господина. Он хочет помочь этим двум женщинам начать их жизнь снова в другой стране, а пока они ожидают свободного места на проезд в Австралию, они заняли комнату extra с приличной обстановкой по желанию вашего господина. А вот и рассыльный, он покажет вам дорогу. Одно слово прежде, чем вы уйдете! Что хотите вы сказать Салли? – Я скажу ей, сэр, одно, что мой господин себя чувствует несчастным без нее. Хирург покачал головой. – Это не особенно поможет вам убедить ее. Вы сделаете ее еще несчастнее, вот все, чего вы достигнете. Тоф многозначительно приложил свой указательный палец к носу. – А если я к этому прибавлю еще кое что? Если я скажу ей, что мой господин и не думает ни на ком жениться. – Она не поверит, что вам тут известно что нибудь. – Она мне поверит, так как я докажу ей это, – важно отвечал Тоф. – Я обращался с этим вопросом к моему господину, прежде чем пошел сюда, и слышал из собственных уст его, что нет никакой молодой леди, с которой он был бы связан словом и на которой думал бы жениться, и это верно, положительно верно. Если я сообщу это мисс Салли, сэр, чем это кончится, как вы полагаете? Хотите вы прозакладывать шиллинг, что это не произведет на нее действия? – Я не прозакладываю ни фартинга. Последуйте за рассыльным и скажите мисс Салли, что я посылаю ей лучшего доктора, чем я. Пока Тоф направлялся к Салли, его мальчик доложил Амелиусу о посетителе. На карточке, поданной ему, значилось: «Брат Баукуэл, из Тадмора». Амелиус взглянул на карточку и бросился в прихожую принимать посетителя с распростертыми объятиями. – О, я так рад видеть вас! – воскликнул он. – Войдите и расскажите мне о Тадморе. В брате Баукуэле такой восторженный прием возбудил угрюмое удивление. Это был старый сухой человек, с бледным истощенным лицом, узким наморщенным лбом и такими тонкими губами, что рот его, казалось, совсем был без губ. Пи по летам, ни по характеру не был он способен к дружеским отношениям с молодыми братьями Общины. Но в это тяжелое для Амелиуса время он с сердечной теплотой обращался ко всякому, кто напоминал спокойные счастливые дни в Тадморе. И этот холодный, старый социалист являлся ему желанным другом. Брат Баукуэл сел на предложенный ему стул и, начиная беседу, в торжественном молчании посмотрел на часы. – Двадцать пять минут третьего, – пробормотал он и спрятал часы. – Вы спешите? – спросил его Амелиус. – На наш разговор достаточно десяти минут, – отвечал он, и в акценте его слышался шотландец, несмотря на то, что он полжизни своей провел в Америке. – Вам, вероятно, известно, что я нахожусь в Англии по поручению Общины со списком двадцати семи особ, с которыми я должен повидаться и переговорить о разных важных делах. К вам, друг Амелиус, у меня не важное поручение, и я могу уделить на него десять минут. Он вынул из кармана и развернул большой черный бумажник, наполненный массою писем, и, положив два из них на стол перед Амелиусом, он обратился к нему, точно собираясь говорить речь на публичном митинге. – Я должен обратить ваше внимание на действия совета в Тадморе, собрание состоялось третьего декабря. Речь шла об особе, приговоренной к временному удалению из Общины вместе с вами… – О Меллисент? – воскликнул Амелиус. – У нас немного времени, не прерывайте меня, – заметил Брат. – Да, эта особа сестра Меллисент. |
