|
В его ответе на протест друга о неблагоразумии такого поведения слышалось учение Общины. – Мой милый друг, я обязан возвратить вам деньги в интересах наших бедных братьев. Другой нуждающийся, который у вас займет денег, может быть, не будет с состоянии заплатить вам. Амелиус некоторое время ждал возвращения Салли, но так как она не приходила, он послал за ней горничную. Руфусу это не понравилось. – Зачем мешать бедной девушке любоваться собой в зеркале? – сказал старый холостяк с насмешливой улыбкой. В глазах Салли не отражалось прежнее удовольствие, когда она вошла, у нее был болезненный вид. Она отвела Амелиуса в сторону и шепнула ему: – У меня иногда болит то место, где синяк, теперь мне очень больно. – Она взглянула со странной, скрытой ревностью на Руфуса. – Я не приходила, – объяснила она, – потому что мне не хотелось, чтобы он знал. – Она умолкла, приложила руку к груди и крепко стиснула зубы. – Ничего, – сказала она весело, когда боль утихла, – я могу переносить это. Амелиус со свойственной ему пылкостью велел подать самую удобную карету гостиницы. Он слышал страшные рассказы о последствиях удара, нанесенного женщине в грудь. – Я покажу ее лучшему доктору в Лондоне, – объявил он. Салли шепнула ему опять, не спуская глаз с Руфуса. – Он едет с нами? – Нет, – ответил Амелиус, – один из нас должен остаться здесь, чтобы получить письмо. – Когда они вместе уходили из комнаты, Руфус очень серьезно смотрел им вслед. Амелиус узнал от хозяйки гостиницы адрес знаменитого доктора, пока Салли одевалась. – Почему тебе не нравится мой добрый друг? – спросил он у Салли, когда они поехали. Дочь Евы дала прямой ответ: – Потому что вы его любите! – Амелиус переменил разговор и спросил, не чувствует ли она боли. Она нетерпеливо покачала головой. Она забыла об этом. Ее занимала мысль, уже высказанная ей перед отъездом с квартиры, мысль – стать его служанкой. – Вы позволите мне оставить мое хорошенькое новое платье для воскресений? – спросила она. – Старые мои вещи пригодятся, когда я буду вам служить. Я могу чистить сапоги и платье, убирать комнату и буду очень стараться, если вы мне дадите возможность учиться стряпать. – Амелиус опять попробовал переменить разговор. Она не обратила ни малейшего внимания на его слова, великолепная перспектива сделаться его служанкой поглощала все ее внимание. – Я мала и глупа, – продолжала она, – но, мне кажется, могла бы научиться готовить, если бы знала, что делаю это для вас. – Она остановилась и посмотрела на него с беспокойством. – Позвольте мне попробовать! – умоляла она, – у меня мало было удовольствий в жизни, – а мне так бы хотелось этого! – Невозможно было устоять против нее. – Я доставлю тебе возможное счастье, Салли, – ответил Амелиус. – Ты немногого просишь! Эти слова сострадания обратили ее мысли на другое. Грустно было смотреть, с каким трудом ей давалась новая мысль, на которую навели ее. – Хотела бы я знать, сможете ли вы сделать меня счастливой? – сказала она. – Вероятно, я была счастлива когда нибудь, но теперь не помню. Я не помню дня, в который не чувствовала бы голода и холода. Постойте. Мне кажется, я была счастлива однажды. С тех пор прошло много времени, мне было очень трудно, но я выучилась играть арию на скрипке. Старик и его жена учили меня по очереди. Кто то меня отдал старику и его жене, не знаю кто, и я не помню их имен. Они были музыканты и пели на улицах богачей гимны, а на улицах бедняков юмористические песни. Разумеется, было холодно стоять босиком на мостовой, но мне доставалось много пенсов. Люди говорили, что стыдно таскать такую маленькую девочку по улицам, и давали мне пенни. Я ужинала хлебом и яблоками и спала в славном углу под лестницей. |
