Но переупрямить доктора было трудно, почти невозможно.

— Думай что хочешь, — сказал он утке, — а я считаю, что это деньги О’Скалли и что их надо положить в банк на его имя. Кто знает, вдруг наступит день, когда ему понадобятся деньги. Да и вам всем не мешало бы отложить что-то на черный день. Вдруг со мной что-нибудь случится.

— Ничего с вами не случится, — возразила утка, но на всякий случай трижды сплюнула через левое крыло. — Да и какой банк откроет счет поросенку или собаке?

Доктор был прав в одном — его звери сами стали зарабатывать деньги. О’Скалли был нарасхват — теперь его приглашали в магазин, торговавший ошейниками, поводками и всем прочим для собак и кошек. Дамы из высшего общества покупали там за бешеные деньги стеганые жилетки для своих болонок и шелковые штанишки для левреток, фарфоровые блюдца и выложенные пухом корзинки для персидских кошек. Но когда пес узнал, куда его зовут, он гордо отказался.

— Знаем мы такие магазины, — фыркнул он презрительно. — Там продают дорогие безделушки вроде резиновых костей. Кому нужна вся эта чушь? Сотни настоящих, смелых собак вынуждены скитаться по городу и с боем добывать себе пищу, в то время как подхалимы ходят на задних лапках перед хозяевами и получают все из их рук За что? За какие заслуги? Только за то, что их называют породистыми? Да что толку в породе, если голова пуста!

Доктор Дулиттл поддержал пса, и остался бы злосчастный магазин без рекламы, не вмешайся в это дело Крякки. Она отозвала О’Скалли в сторону и зашипела ему на ухо:

— Немедленно соглашайся. Если вам с доктором удастся сорвать хороший куш с хозяина магазина, то часть денег можно будет потратить на твоих бездомных приятелей. И вообще, нам пора возвращаться в Паддлеби, а на это тоже нужны деньги.

— Ладно уж, — согласился О’Скалли. — Попробую что-нибудь придумать. Но ни к каким кошачьим финтифлюшкам я в магазине и близко не подойду.

О’Скалли позвал на помощь Скока, Тобби, Джерри и Грифа. Одна собачья голова — хорошо, а пять — лучше. Сообща они придумали небольшие представление и разыграли его в витрине магазина.

О’Скалли изображал продавца. Он приносил другим собакам ошейники, попонки, поводки, а те примеряли их. Тобби играл комнатную собачонку, капризную и избалованную. Он примерял все подряд, смотрел на себя в зеркало и оставался недоволен. Тогда он швыряя ошейники и попонки на землю и требовал принести другие. Скок ради смеха путал все на свете, надевал ошейник на хвост, а жилетку выворачивал наизнанку. При этом он забавлял публику ужимками и прыжками. Бульдог Гриф прикидывался бродягой, который надевает в магазине новый жилет, а затем пытается удрать, не заплатив. Тогда появлялся Джерри с каской полицейского на голове и хватал мелкого жулика.

Словом, собаки устраивали в ширине магазина веселую кутерьму. Иногда они менялись ролями, иногда — на ходу придумывали новые шутки. Прохожие останавливались на улице и подолгу смотрели на собак. Нередко около магазина собиралась целая толпа, и тоща появлялись настоящие полицейские, чтобы проверить, не происходит ли там что-нибудь неладное. А это, в свою очередь, привлекало еще большее число зевак.

Хрюкки наотрез отказался рекламировать колбасы, но с большим удовольствием выступал в витрине магазина игрушек. Дети визжали от восторга, когда смотрели на поросенка, который прыгал через скакалку, стучал копытцами в барабан, дудел в дудки. Но больше всего им нравилось, когда живой поросенок играл с заводными поросятам. Заводной поросенок стоял на задних ланках и очень смешно пиликал на скрипке. В одну неделю благодаря Хрюкки заводной поросенок стал самой модной игрушкой.

Пипинелла тоже согласилась на рекламу клеток.

— Я не вижу в клетке ничего плохого, — сказала она доктору.