|
Но в третье «совиное» управление кого попало не берут. Начальство ценило его деловитость, а что до упрямства и сверхъестественного желания всех переспорить — так на это до поры закрывали глаза. У офицера, желающего делать карьеру, должно быть самолюбие, должна быть и гордость, просто со временем поручик Гусев научится их проявлять не столь явно — так решили отцы-командиры.
Опять же, память… Третье управление занималось сбором, обработкой и анализом сведений, которые могли бы иметь отношение к охраняемым персонам и вопросам их безопасности. Глеб держал в голове множество фамилий, прозваний, кличек, адресов, и где-то среди них обреталась и фамилия «Иванович» с ударением на «о», только он сразу не смог определить, где именно. Подошел официант, принял заказ. Господин Иванович взялся пространно толковать о качествах вин, Глеб рассеянно соглашался. Его раздражало, что фамилия не тащит за собой из памяти портрета, подробностей, цифр. И вдруг он вспомнил. Это было связано с морским министром, контр-адмиралом Григоровичем. Человек, носивший странную фамилию, прорывался к нему на прием, затеял целый скандал, был решительно выведен вон, и у всех невольных свидетелей осталось такое впечатление: попади он в кабинет морского министра, мог бы натворить дел. Больше его, понятное дело, в министерство не впускали. Еще одно воспоминание: что-то, связанное с Люйшуньским конфликтом — с тем временем, когда Григорович был комендантом Порт-Артура. Но подробности не всплывали; скорее всего, Глеб их просто не знал. Он внимательно посмотрел на собеседника. По возрасту тот вполне мог участвовать в военных действиях. Однако — не моряк, на лбу крупными буквами прямо так и написано: «не моряк». Хотя в служебные обязанности Глеба не входил допрос подозрительных личностей, и рядом никого из «совят», кому можно было бы сдать с рук на руки Ивановича, нет, он решил заняться суетливым репортером сам. И тут же пришла первая разумная мысль: «Ведь были же в зале еще свободные столики, отчего тогда этот чудак присоседился именно ко мне?» «Совят» не раз и не два предупреждали о бдительности. Вот и представился поручику случай ее проявить! — Сдается, мы уже где-то встречались, — сказал Глеб. — Может, в «Бродячей собаке»? Это артистическое кабаре за два года приобрело огромную популярность среди столичной публики. Но как раз в нем Гусев еще ни разу не бывал. — Да, верно, в «Бродячей собаке»! — обрадовался Иванович. — Вот откуда мне ваше лицо знакомо… «Ага! Попался, голубчик!..» — возликовал поручик, а вслух невинно продолжил: — А вы все там же трудитесь, на ниве пера и блокнота? — Да, именно на сей ниве. Я, изволите видеть, предан идеалам, да! И оттого сотрудничаю с «Вестником Европы»! «Ясно, — подытожил Глеб, — идеалы, значит, либеральные. Журнал почтенный, хорошие повести публикует, а вот с идеалами промашка вышла. Впрочем, похоже, что врешь ты, друг ситный! Сотрудничаешь, значит, изредка статейки кропаешь? А трудишься-то на ином поприще!..» — Понимаю, — многозначительно кивнул он. — И уважаю. — Я так и думал, — заявил вдруг собеседник совершенно иным тоном, и даже лицо у него вроде бы затвердело. Глеб насторожился: уж не ловушка ли тут расставлена на него самого, сотрудника третьего «совиного» отделения? Родилась новая мудрая мысль: немедленно телефонировать начальству. Пусть пришлют кого-нибудь из пятого управления — им положено отрабатывать возможные контакты с агентами противника. Хорошо бы сам капитан Голицын приехал — ему разобраться с таким, как этот Иванович, раз плюнуть. |
