На четвертый день, когда сознание Омара грозило помутиться окончательно, в его камере неожиданно появился еще один заключенный. В скудном свете, проникавшем в камеру, он различил удрученное лицо египтянина. Определенно тот не был ни пастухом, ни крестьянином, скорее служащим какого-нибудь учреждения.

Омар протянул вновь прибывшему руку и дружелюбно поздоровался: «Меня зовут Омар». Тот же никак не отреагировал и отвернулся от Омара.

Ночью Омар проснулся от страха — незнакомец тряс его за плечи.

— Эй, — прикрикивал тот. — Эй, тебе что-то снилось, ты говоришь какую-то бессмыслицу.

Омар пробормотал извинения и со страхом уставился в темноту.

— Что ты там болтаешь про динамит? — вновь зазвучал голос из темноты. — Ты кричал: «Я всех вас взорву!»

— Не знаю, — солгал Омар.

— Меня зовут Нагиб эк-Касар, — услышал он.

— Омар Мусса, — ответил мальчик, затем повисла пауза. Наконец, Омар, собрав все свое мужество, тихо сказал: — Британцы обвиняют меня в саботаже. Они повесили на меня взрыв на новой железной дороге…

Нагиб присвистнул почти что с уважением:

— И?

— Что «и»?

— Я имею в виду, это ты сделал?

— Конечно, нет! — возмущенно воскликнул Омар, и в тот же момент ему в голову пришла мысль, что это мог быть шпион, имеющий задание уличить его. — А ты? — спросил он с любопытством.

— Шпионаж, — ответил эк-Касар, и вновь воцарилось молчание.

— И что же ты выяснил? — осведомился Омар.

— Ничего, абсолютно ничего, — заволновался Нагиб эк-Касар. — Я рисовал карты в Рашиде и Саккаре, археологические карты. Я и не знал, что британцы ок; оло недели наблюдали за мной.

— Археологические карты, говоришь?

— Да, я археолог. Я учился в Берлине. После начала войны мне пришлось вернуться в Египет.

Омар сел и, глядя в темноту, размышлял о том, можно ли довериться незнакомцу, рассказав о том, как он работал у профессора Шелли. Но недоверие было слишком велико, и он промолчал.

— Они не имеют права так с нами обходиться, — начал собеседник. — Кучка колонизаторов! Но время придет, и тогда…

— Тише! — предупредил Омар. — Охрана по ночам подслушивает под дверями.

Они проговорили всю ночь, и Омар начал верить, что эк-Касар говорит правду, что он не британский шпион, и все же Омар решил быть очень осторожным. Ненависть, с которой Нагиб говорил об англичанах, могла оказаться ловушкой.

Через неделю совместного существования Омар и Нагиб начали постепенно проникаться доверием друг к другу. Это было похоже на осторожное взаимное ощупывание. Они проводили рядом бесконечные ночи, не видя, но лишь слыша друг друга, и это оказалось наиболее важным. Слова, сказанные в темноте и не сопровождаемые мимикой и жестами, весят намного больше. Каждый раз, заговаривая ночью, Нагиб проклинал британцев и колонизаторов вообще, при этом приводя столь убедительные аргументы, что у Омара исчезли сомнения в искренности сокамерника.

Казалось, в той же степени, что Омар отчаивался, Нагиб утверждался в своих радикальных взглядах. Нагиб успокаивал Омара, убеждал не бояться будущего, у него, мол, есть много друзей, и они никогда не допустят, чтобы с его, Нагиба, головы хоть волос упал. И Омара в беде не оставят.

Омар не слишком верил этим уверениям Нагиба, считая их просто попыткой утешения в безвыходной ситуации.