— Несколько часов назад Михаил Сергеевич лично мне говорил о том, что он разберется с этим делом! Михаил Сергеевич — юрист. Он разбирается в праве! Я знаю! Мы же вместе учились на юридическом.
Чебриков побагровел.
— Перестаньте молоть чушь! Учились вместе — хорошо. А теперь нечего об этом болтать! Вы что думаете — на вас управу, что ли, нельзя найти?! Вновь разъясняю, решать будет Верховный суд! Все?
— Нет, не все! — сказал я. — А разве не будет следствия, а потом суда над заговорщиками из спецназа и террористами из «Афганского братства»?
Чебриков снял очки, положил их перед собой. Глаза его сузились, стали мышиными:
— Вы подумали, прежде чем спросить? Вы" что, товарищ Турецкий, русского языка не понимаете?!
Может, вас снова в школу отправить, в первый класс?
Я уже говорил, чтобы вы раз и навсегда забыли об этом деле! А что мы будем делать и как делать, не ваша забота!
Я напрягся, будто меня ударили в солнечное сплетение.
— Остальные вопросы снимаю! — сказал Чебриков и надел очки. — На этот раз действительно все.
Он неуклюже поднялся из-за стола, засунул в карман бумажки с нашими подписями, изобразил на своем хищном лице улыбку и удалился.
20
Первым пришел в себя Грязнов.
— Вот гусь! Даже спасибочки не сказал! Сашка чуть на тот свет не отправился, да и Женька рисковал будь здоров! Высшее начальство называется.
Сволочи!
— Увы, — произнес Меркулов, встал с места, прошелся по кабинету. Задержался за моей спиной и легонько потрепал меня по плечу.
— Да-а, заморочка — задумчиво протянул Жуков и неожиданно оживился. — Александра Ивановна! С этой минуты я и гроша ломаного не дам за нашу жизнь! Так уж если погибать, — то с музыкой! Давайте я мотнусь в «Эрмитаж»! Может, нам осталось выпить по последней на этом свете!
— Не знаю, хлопцы! — сказала Романова. Сейчас она выглядела куда старше своих лет. — Я ведь на связи с помощником Чебрикова… А вы давайте, чего сидеть всю ночь… как в тюрьме.
Нас скоро сморило, видно, сказалась предыдущая нервотрепка.
…Когда я разомкнул веки, то увидел полковника Романову со стаканом водки в руке. Она отхлебнула, сморщилась, села на стул и… заплакала. Грязнов тихо спросил:
— Ты что, Александра Ивановна?
— Да ну что же это, хлопцы? — жалобно произнесла Шура, — разве ради этого вы старались? Разве ж это законность? Варфоломеевскую ночь устроили комитетчики… Из Лефортова мне сообщили — конфиденциально, конечно — арестовали около двухсот человек и тут же на месте расстреляли сорок четыре… Да при задержании убито около пятидесяти… А вот вам и первое официальное сообщение: «В 23 часа 05 минут на 23-м километре Симферопольского шоссе произошел несчастный случай: правительственный ЗИЛ на большой скорости врезался в оставленный на дороге асфальтовый каток. В результате катастрофы погибли маршал Николай Архипович Агаркин с супругой».
Я слушал, что говорила Шура, и не чувствовал ничего — ни жалости, ни угрызения совести, ни торжества возмездия, — ничего, кроме холодной пустоты в груди. В понедельник Меркулов завизировал мое заявление, я отработаю положенные по закону две недели — никаких отпусков, пойду искать работу юрисконсульта, может быть, удастся влезть в коллегию адвокатов. Надо будет подготовить к передаче дела…
«Консультации», о которых говорил Чебриков, вылились в многочасовой допрос, проводимый в кабинете начальника МУРа следственной комиссией — двумя генералами и тремя полковниками из центрального аппарата КГБ… Меня вызвали первым. |