— А ты в метро был, когда в вагон бомбу подложили? — спросил я, нервно почесывая подбородок.

Бирюков хмыкнул и покачал головой.

— Цезарь там был. А меня не взяли. Там были специалисты по взрыву.

— Тогда откуда ты знаешь, что ваша работа, если ты не был? — спросил я, оторвавшись от блокнота, в который записывал основные факты из показаний Бирюкова.

— Нам объявили…

Бирюков осекся, потому что, видимо, не хотел говорить о сборищах братства.

— Скажи, брат, а где вы собирались? Я имею в виду собрания «Афганского братства».

— Точно не знаю… В каких-то катакомбах, под землей. Я приезжал на платформу «Москворечье». Там меня ждал Цезарь. Он усаживал меня в машину, надевал повязку и вез куда-то. Нужна конспирация. Это потом, когда победим, мы выйдем из подполья. А сейчас — конспирация. Мы в катакомбах сидели в темноте, чтобы не видеть друг дружку.

— И что, говорили вам в катакомбах? Когда Сталин отдаст свой самый главный приказ?

— Сказали, что скоро отдаст! Может, даже в этом месяце отдаст!

— О чем приказ? Что вы должны будете делать? Конкретно?!

— Конкретно — не знаю! Знаю, что будем убивать быдло и мыслителей! Совершать революцию! А конкретно приказ Сталина объявят нашим тройкам накануне! Накануне нашей революции!

Я в упор смотрел на Бирюкова, крикнул:

— Брат! Смотри мне в глаза!

— Я смотрю!

— Отвечай! Отвечай! Честно, только честно, как солдат! Когда Сталин отдаст приказ «Афганскому братству»? Отвечай!

— Не знаю! Не знаю я!

— Врешь!

— Нет. Не вру! Я не знаю. Все тогда взлетит на воздух и придет наше время. Придет наш час! Больше я ничего не знаю.

— Хорошо. Успокойся. Я тебе верю. Скажи, кому вы отдали инкассаторскую сумку с деньгами?

— Я не знаю его клички. После Преображенки мы пересели в мой «Москвич» — бросили ихнюю «Волгу». Потом я доехал с братьями до метро «Варшавская», и Малюта отнес чемоданчик (мы переложили деньги в чемоданчик, а инкассаторскую сумку выбросили по дороге) какому-то мужику, Я не видел его лица, клянусь! Мужик этот взял чемоданчик и понес к «Запорожцу».

— Что за мужик? Какие у него были приметы? Только не ври!

— Шел он странно, как пьяный. Больше ничего не запомнил.

— Почему ты решил, что он пьяный?

— Качался из стороны в сторону, но равномерно как-то. Чудно.

— Последний вопрос. — Я напрягся и смотрел в его глаза с расширенными, словно от белладонны, зрачками. — Кто убил Ким!

— Ким?! Я не знаю такой клички! Я его не убивал! Я не знаю!

— Ты был в доме «Тысяча мелочей» с Ивониным, в ночь с 13-го на 14-е июня. И один из вас ударил ножом девушку по имени Ким.

— Я не знаю Ивонина! Я никогда не был в этом доме!

— Вспомни, где ты был и что делал в ночь с 13-го на 14-е, с четверга на пятницу.

— Я не знаю! Я так не могу! Я не помню!

— Успокойся, брат. Это было десять дней тому назад. Вспомни!

— Я был в Ленинграде! Мы приехали туда 12-го ночью, 13-го напали на инкассатора и рванули в Москву ночной «Стрелой»!

— Так, Валет, — примирительно сказал я. — Сейчас объявим перерыв на обед — тебя накормят. А потом ты подробно, слышишь, подробно, расскажешь обо всем товарищу Погорелову.

— Чего мне будет? Расстреляют?

Я ответил серьезно.