— Владимир Владимирович, — вздохнул Рогозин, — для работы с товарищем Сталиным мы очень многое должны поменять в нашей «консерватории».

— Поменяем, — кивнул президент, — не прямо сейчас, но поменяем. Чем ближе кризис, тем легче будет избавиться от пережитков 90-х.

— Хорошо, — Рогозин на секунду задумался, — что касается материального и финансового обеспечения, то в трехдневный срок мне нужны сметы по каждому направлению на месяц вперед, или, скажем, до первого марта. А уже к первому марта будет необходимо окончательно составить сметы и заявки, чтобы не терять зря времени.

— Очень хорошо, — кивнул президент, — Коллеги, в следующий раз мы соберемся в том же составе после моей поездки в Минск. И еще раз предупреждаю: все доклады по этой теме делать только лично с глазу на глаз. Помните, лучше перебдеть, чем недобдеть!

14 января 2017 года,

12:15, Российская Федерация, Московская область, резиденция Президента Российской Федерации.

Полковник сил СПН ГРУ ГШ Омелин Вячеслав Сергеевич

Вышло так, что из последней командировки в не такую уж и далекую южную страну я вернулся на носилках. Бывает. Это не первое мое ранение, не второе и даже не третье, как и не первая командировка в эту некогда прекрасную страну. Война там, как застарелый геморрой, длится уже много лет. Официально там нет ни наших «советников» в правительственных войсках, ни «инструкторов» наших вечных оппонентов в бандформированиях оппозиции. Но, как говорил Абрам Саре в известном анекдоте, — «бьют всегда по морде, а не по паспорту», — вот и у нас, время от времени происходят очные встречи с иностранными «специалистами», в основном французами.

Вот и в этот раз, пока местные изничтожали саму банду сторонников «исламской демократии», наша группа перехватила и помножила на ноль собиравшуюся скрыться бандитскую «головку», состоявшую в основном из катарских «вождей» и их французских «наставников». Бой был скоротечным и жестоким. Их было тупо вдвое больше, а за нами был почти четвертьвековой опыт 2-й Кавказской войны. Потеряв двух человек убитыми, и четырех ранеными, мы вынесли их всех под корень. В числе тяжелораненых оказался и ваш покорный слуга.

Тогда я думал что все — в этот раз уже не выкарабкаюсь. Но прилетел самолет МЧС и всех нас, «двухсотых» и «трехсотых» доставили в Москву. «Двухсотых» в Челобитьево, на наш «российский Арлингтон», — «пал смертью храбрых при выполнении боевого задания». Ну, а «трехсотых» в Бурденко, где я и валялся последние два месяца. Эвакуировали и тех двух ребят, что в том деле обошлись без царапины, тем более, что с тем же рейсом прибыли наши «сменщики» из резервной группы.

Короче, кажется, это была моя последняя такая командировка. «Таможня», в роли которой выступила военная медицинская комиссия, не дала добро на продолжение активной службы. Примерно так же ссаживают на землю летчиков, когда по состоянию здоровья они способны угробить и себя и машину. Направление в военный санаторий служило слабым утешением после этой весьма неприятной новости. Сколько моих коллег после такого известия спивались, или пускали себе пулю в висок. Но мы не такие, еще не знаю как, но мы прорвемся.

От тяжких раздумий о том, что же делать дальше, сегодня утром меня отвлек вызов к начальству. Сначала я думал, что речь пойдет о моей последней командировке, и был, э-э-э, в некотором недоумении, поскольку мой рапорт об этом деле, написанный в госпитале, не должен был вызвать никаких вопросов.