Хотя он никогда вслух не говорил об этом, но все его действия были направлены на то, чтобы государство, во главе которого он оказался, жило, развивалось, процветало. Кроме того он был противником разложения армии в Первую мировую, отделения окраин, и создания национальных республик. Со всем этим Сталин согласился под давлением Ленина, которого очень сильно уважал.
— Сталин — имперец… — задумчиво произнес президент, — а вы не ошибаетесь, Александр Павлович?
— Ничуть, Владимир Владимирович, — ответил я, — давайте посмотрим на то, что делал всю свою жизнь Сталин. В конечном итоге он сумел собрать все, что было утеряно не только сразу после революции, но и то, что в результате неудачной Русско-японской войны Россия уступила Стране Восходящего солнца. И вот, после победы над Японией в 1945 году Сталин на мгновение приоткрылся, показал свою имперскую суть. Хочу процитировать отрывок из его речи по этому поводу.
Я полез в карман, вытащил записную книжку, нашел нужную страницу и прочитал вслух:
«…поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил».
— Да, вы, пожалуй, правы, Александр Павлович, — тихо сказал Путин, — такое мог сказать лишь человек, болеющей душой за честь и достоинство своей Отчизны.
— Именно так, Владимир Владимирович, — ответил я, — и, имея дело с товарищем Сталиным, следует все время об этом помнить. При нем лучше не упоминать современные мантры политиков вроде: «общечеловеческие ценности» и «демократия и толерантность». — Я заметил, что когда я произнес эти слова, Путин едва заметно поморщился.
— Но, что же тогда такое сталинизм, — спросил он, — и почему у нас в стране миллионы людей считают себя сталинистами, хотя они самого Сталина никогда не видели и не слышали?
— Наверное, сталинизм — это желание этих миллионов людей видеть во главе страны человека, который будет отдавать всего себя служению этой страны. И не допустит, чтобы какие-то там заморские «учителя демократии» пренебрежительно кривясь, куражились над «сиволапыми».
— Но, ведь в 30-е годы многие граждане СССР были подвергнуты массовым репрессиям, — сказал президент, — я не верю в те цифры, о которых говорят «страдальцы» из «Мемориала», но ведь, действительно, многие из наших сограждан были репрессированы незаконно.
— Ну, начнем с того, что репрессии были вполне законными, — ответил я, — другое дело, что сами законы были, мягко говоря, суровыми. Это было время ежовщины, между разоблачением заговора Тухачевского и осуждением самого Ежова. На волне борьбы с заговорщиками НКВД попробовало поставить себя над государством.
К тому же власти на местах всячески старались показать свое рвение, и требовали увеличить лимиты на расстрельные приговоры. Кстати, при этом особо отличился 1-й секретарь Московского обкома ВКП(б). В архивах сохранился документ, в котором Хрущев требует увеличить ему лимиты на расстрелы. Приговоры выносила «тройка», состоящая из 1-го секретаря обкома, главы ОблНКВД и секретаря суда, и были установлены лимиты, сколько человек можно осудить по 1-й категории (расстрел), и 2-й категории (10 лет). В сумме изначально было около 250 тысяч человек по 1-й и 450 тысяч человек по 2-й категориями — всего на весь СССР. А Хрущеву было этого мало, и он просил увеличить выделенные Москве лимиты по 1-й категории. |