— Все в порядке, лейтенант Пфейфер?

— Вроде все. Пошли.

Я погасил все огни, загерметизировался и вслед за солдатами прошел через шлюз и спрыгнул в высокую траву. Небо над нами было темно-фиолетовое, звезды мерцали на нем словно светлячки — таким зрелищем космонавту не часто приходится наслаждаться. Мне показалось, что если бы я постоял немного и глаза привыкли бы к темноте, я смог бы даже распознать несколько созвездий из тех, что лучше всего мне знакомы. Отсюда, должно быть, можно узнать Орион и угадать искаженные очертания того созвездия, в котором наблюдается наше Солнце с больших расстояний, созвездия Попугая. Вообще-то выделить созвездия в далеком космосе может только ЭВМ, невооруженному глазу видны просто звезды, несметные тучи звезд, сверкающих и недвижных…

Однако у меня хватило ума не увлекаться всякими грезами наяву при выполнении служебного задания. Я закрыл люк шлюза, включив тем самым автоматику, и прислонился шлемом к наружной обшивке послушать, включатся ли огневые стерилизаторы. Они сработали как надо, с характерным звуком — это было нечто среднее между низкой нотой контрабаса и шумом запускаемого мотора. Более или менее удовлетворенный, я пошел прочь, продираясь сквозь высоченную траву.

* * *

Как-то одиноко почувствовал я себя, ступив на чужую планету. Мой обзорный радар помогал мне не терять из вида наше суденышко и не сбиваться с нужного направления, но рядом со мной не было никого; все солдаты поодиночке расходились по радиусам, все дальше и дальше от меня. Каждый из нас должен был занять свое место на намеченном периметре.

Возможно, меня уже заметили. Если наблюдатель присел ниже верхушек травы, радар его не засечет, так что я ничего сделать не мог. А надо мной все так же полыхал звездами фиолетовый небосвод. Луны не было — мы позаботились выбрать подходящее время для высадки, но и облачности не было тоже. Если у туземцев острое зрения, как и положено быть у охотников, они легко увидят отблеск звездного сияния на моем шлеме и даже на плечах скафандра. Сильно давал себя чувствовать вес. Каждый шаг был труден, словно ноги у меня стали слоновые. И я признался безмолвной чужепланетной ночи, что для воина, готовящегося принять бой, я нахожусь не в очень хорошей форме.

Мой огневик был укреплен на скафандре. Ни при каких обстоятельствах нам не разрешалось использовать их для самообороны; впрочем, если и захотеть нарушить приказ, то пока его отцепишь, надобность в нем отпадет. Так что как оружие они были бесполезны и назначение их было одно — стерилизация скафандров при входе в корабль на случай, если откажет стационарная система огневого стерилизатора в шлюзе.

Мне показалось, что я сделал целый миллиард шагов — каждый из них давался мне труднее предыдущего, и я обливался потом, — пока мой экран кругового обзора показал мне, что я прошел положенные две с половиной мили. Я переключил радар на ретрансляцию и увидел картину, наблюдаемую локатором нашей посадочной ракеты. Несколько всплесков по кругу могли означать наших солдат. Когда локатор показал мне дальнюю сторону круга, за ракетой, там некоторые солдаты еще продолжали шагать к намеченному рубежу. Меня это обрадовало — сам не знаю почему…

Наконец, все добрались до своих мест, и каждый всплеск, один за другим, вспыхнул красным огоньком — это они переключали на себя ретрансляцию, и, значит, теперь каждому стало ясно, где находятся остальные. Я посчитал их… десять, одиннадцать и, считая меня, двенадцать. Порядок!

Пока туземцев не было ни видно, ни слышно. Но они были тут, и мы к этому приготовились. Радар их не обнаруживал, глаза и инфракрасный снайперскоп мне тоже не открывали ничего, кроме глубокой ночи и волнующегося моря травы. Но доктор Рош заверил нас, что они будут тут, а теория игр проникает сквозь мглу стратегической неизвестности лучше любого наблюдательного прибора, живого или неживого.