Оно и понятно — не каждый человек может сохранить чувство собственного достоинства, стоя над телом погибшей дочери. — Вы… можете что-нибудь сделать?
Его жена, услышав эти слова, перестала рыдать. Леди Лавина подняла голову.
— Что сделать?
— Спасти… оживить?
— Нет.
— Я заплачу! — Граф принялся торопливо стаскивать с пальцев перстни с драгоценными камнями.
— Нет. — Я выпрямился. — Я не могу этого сделать. Смерть уже забрала ее душу и ни за что не отпустит обратно, даже по моей личной просьбе. Кроме того, тело слишком повреждено — у нее сломана шея. — Я наклонился, откинул с затылка покойницы волосы, показывая, под каким углом она изогнута. — Наверняка сломаны ребра, раздавлены легкие, сердце, многочисленные внутренние разрывы… Даже если бы мне удалось вернуть душу в это тело, ваша дочь навсегда осталась бы калекой. Неподвижной, безгласной, не способной даже донести ложку до рта, ходящей под себя. Возможно, она бы даже лишилась дара речи и памяти. И это в лучшем случае… Кроме того, не стоит забывать о пророчестве. Анджелин Мас принадлежит другой женщине. И та, которая попытается встать между ними, обречена на гибель. Ваша дочь все равно бы скончалась — не сегодня, так чуть позже, в день своей свадьбы.
Графиня зарыдала громче. Леди Лавина смотрела на родственницу сухими глазами — все слезы она выплакала уже давно.
— Значит, проклятие — это правда? — прозвучал надтреснутый голос графа.
— Да.
И наплевать, что еще каких-то полгода назад его не существовало. В конце концов, всякое проклятие и пророчество начинается с того, что кто-то произносит несколько слов, в которые поверят окружающие. Все зависит от веры и неверия того, кто говорит, и тех, кто слушает.
— В таком случае… Миледи, девочки! — Граф Байт словно очнулся от долгого сна. — Мы и минуты лишней не останемся в этом месте. Как только тело нашей дочери опустят в склеп… На другой же день мы уедем отсюда. И ноги моей больше здесь не будет!
Три женщины зарыдали еще громче. Не слушая больше этот вселенский плач, я поклонился леди Лавине и пошел прочь. Очень хотелось спать, но мне предстояло много работы.
Смирно сложив руки на коленях, Марджет сидела в кабинете градоправителя в новом здании ратуши. Если верить слухам, именно здесь продолжал работать Анджелин Мас — заботясь о своем городе, граф продолжал выполнять те же обязанности, что и при Байтах. Здание было новым, выстроенным на чистом месте, и лишь кое-какие предметы обстановки были перенесены сюда из старой ратуши — те, которые удалось спасти от пожара двухгодичной давности.
Подавленная событиями прошлой ночи, студентка терпеливо ждала, сидя в пустом кабинете. Она уже успела дважды переписать объяснительную красивым почерком, обойти кабинет, рассматривая скромную обстановку, и даже посидеть на окне, глядя на улицу. В коридор ее не выпускали — сидевший там секретарь зорко следил за каждым ее шагом. О том, когда вернется граф, никто ничего сказать не мог. Не до ночи же ей тут сидеть? Она устала, проголодалась, хочет спать!
Наконец в коридоре послышались быстрые решительные шаги. Прозвучал короткий приказ. Это он! Марджет вскочила, бросилась к распахнувшейся двери:
— Анджелин!
— Вы здесь? — Он нахмурился, словно забыл, кто перед ним.
— А где мне еще находиться? Вы привели меня сюда, велели писать объяснительную…
— Ах да. Где она?
Взяв листок, граф углубился в чтение. Марджет стояла рядом, сгорая от нетерпения. Раз или два она пыталась что-то сказать, но, не прерывая своего занятия, Анджелин жестом пресекал ее попытки завязать разговор. |