Она подавила очередной вздох.

Отдыхать не получалось.

Кажется.

В голову лезли мысли о целевой аудитории, предварительной оценке проекта…

— Получилось… — Лотта заставила себя свернуть с проторенного пути высоких размышлений. Как-нибудь потом. — Дело в том, что генетические слепки семьи не хранятся в межмировом банке. Вот и… нашли кого-то из побочной ветви, их на самом деле не так и мало. И то на случай, если вдруг вздумается делать перекрестный тест, на наличие характерных последовательностей. Отправили в больницу. И следом образцы, которые сами и взяли. Всего-то надо было сказать, что они из семейного архива.

— А… — Кахрай вдруг оказался еще ближе.

На волос.

Может, даже меньше, чем на волос, потому как Лотта точно знала, что он не шевелился. И… ветром сдуло? Или это какой-то особый талант?

— Почему в банк не отправляют? Из-за запросов. Банк требует разрешения на включение во всеобщую программу генетического анализа и поиска. Поэтому в теории любой человек имеет право подать заявку на сличение собственного материала со слепком потенциальных родственников.

— А родственники вам не нужны.

— Не то, чтобы… но лет семьдесят тому мы вынуждены были отвечать по тремстам искам потенциальных родственников, которые требовали себе равных прав с законно признанными детьми. И пусть из трехсот исков пришлось платить лишь по двум, но… услуги адвокатов, оплата издержек, экспертиз законодательства, актов сличения и прочего… — Лотта махнула рукой. — Бабушка решила, что дешевле будет собственный архив открыть. Заодно и правила изменила, внутренние, семейные…

— Сложно.

— Это да, — согласилась Лотта. — Не всем понравилось. Но бабушка сказала, что, если кто-то не может контролировать появление детей, то пусть содержит их за счет собственных ресурсов. У каждого есть ведь и личное состояние, и обеспечение и вообще… после этого подписали.

— Что подписали?

— Договор. И обязательства. И… там много всего. Бабушка говорила, что любое правило воспринимается лучше, когда за неисполнением его следуют определенные санкции.

Кахрай закашлялся.

И Лотта похлопала его по спине. Она читала, что это вполне себе допустимо.

— Спасибо.

— Не за что.

— Значит, вас… признали?

— Да… бабушка сказала, что не собиралась, что… у нее был генетический материал отца и она думала нанять суррогатную мать… у них были очень запутанные отношения. Но я родилась не слишком здоровой. Нужна была операция. Сложная. И отец обратился к ней с просьбой. Он никогда ни о чем не просил, а тут… и она помогла. Те специалисты, которые отказывали отцу, говорили, что невозможно ничего сделать, вдруг передумали. И оказалось, что все возможно, и вообще… правда, первые годы я жила в больнице. В специально отстроенной больнице. Я плохо помню.

Говорить с мужчиной нужно совсем не о больницах.

Тем более, когда сидит он так близко, что от самой этой близости становится жарко. Правда, ни слабости в коленях, ни томления внизу живота Лотта так и не ощутила. Может, недостаточно настроилась? Или оно как-то иначе проявляется?

— Помню, что бабушка почти все время была рядом. Больницу построили большую, теперь она одна из лучших на Британии.

И где-то в ней изображает смертельно больную особу неизвестная Лотте девушка, не понимающая, что болезнь и вправду будет.

И смерть тоже.

И… такие спектакли не ставят на чужой сцене.