Его уже не вернуть. Понимаешь – не вернуть! Поэтому я требую, чтобы ты поела. Ну, давай… у вас здесь превосходные повара. Я приказываю тебе – ешь! Учти, я буду настаивать до тех пор, пока ты не научишься послушанию.
– Я уже вышла из того возраста, когда меня кормили с ложечки, – сказала она.
И подумала: Господи, как давно это было! Она даже испугалась – будто призрак убитого Джованни вдруг появился в этой комнате и встал у стола, рядом с призраком Альфонсо.
Но если их тени и впрямь потревожили ее, Чезаре ничуть не обеспокоился. Он убил ее супруга и их брата – и не испытывал ни малейших угрызений совести. Когда Чезаре было необходимо избавиться от людей, он от них избавлялся. А когда они исчезали – переставал о них думать.
– Тогда представим, что ты в детской, – сказал он. Она посмотрела ему в глаза.
– Тогда здесь был бы Джованни.
– Бывали счастливые дни, – возразил он, – когда за столом сидели только ты и я. Давай вообразим, что сейчас – один из таких дней.
– Я не могу! – неожиданно закричала она. – Не могу! Когда я думаю о детской, то все равно вспоминаю Джованни, – так же, как все остальное время вспоминаю Альфонсо!
– Лукреция, ты ведешь себя, как какая-то истеричка. А это вовсе не то, что мне требуется от тебя. Давай, Лукреция, будешь моей нежной сестрой. Я здесь – я, Чезаре. Я спешил к тебе с одной-единственной целью – заставить тебя забыть о твоем трауре. И сейчас… ты начнешь с того, что будешь есть ужин и пить со мной вино. Ну же, Лукреция, стань снова моей нежной и любящей сестренкой.
Внезапно он улыбнулся, заговорил о ее прежней любви к нему, и она ненадолго забыла о том, что его руки были обагрены кровью Альфонсо, – а потом удивилась тому, что могла забыть об этом.
Под его пристальным взглядом Лукреция принялась за еду. Кое-как ей удалось запихнуть в рот и проглотить содержимое серебряного блюда.
Он наполнил кубки вином и поднял один из них.
– За тебя, моя любовь! За твое будущее! Пусть оно будет счастливым и славным.
– И за тебя, брат.
– Итак, за наше с тобой будущее – ведь оно у нас одно на двоих.
Он встал из-за стола, подошел к ней. Затем взял ее за плечи и привлек к себе.
Она подумала: он – величайший человек Италии. Когда-нибудь это все признают. И он – мой любящий брат… что бы ни делал с другими. Разве я могу не любить его… что бы он ни делал со мной?
Прежние чары уже начали овладевать ею, и они оба это понимали. Чезаре был доволен – он решил, что сегодня ночью проведет ее по шаткому мостику, соединяющему прошлое и будущее, а когда она будет спасена, он заставит ее оглянуться назад и увидеть, что прошлое так же туманно и призрачно, как гора Витебро за окном замка Непи.
После ужина они беседовали за столом.
Чезаре желал, чтобы Лукреция вернулась в Рим. Здесь ей не место, говорил он. Она молода – всего лишь двадцать лет – неужели же собирается всю жизнь проливать слезы над тем, чему не суждено было быть?
– Я бы хотела остаться здесь еще на какое-то время, – сказала она. – Здесь я наслаждаюсь одиночеством.
– Одиночество! Ты создана для компании. Возвращайся в Рим. Наш отец скучает без тебя.
– Ему не нравится видеть меня в трауре.
– Ну так избавься от траура! Он желает радоваться твоему хорошему настроению.
– Увы, это ему не удастся. А потому я останусь там, где смогу по-прежнему предаваться своему горю.
– Вызванному смертью какого-то ничтожества? Она встала из-за стола.
– Я не буду слушать такие слова. |