Пришлось признаться, что он действительно даже не помнит, о чем они разговаривали, однако помнит, что она ему понравилась.
— Мне тоже, — сказал Сильвермен. — Я не сдаюсь. Мне еще здесь нужно кое-что доделать, а потом…
— Ты — про людей на вокзале? Что с ними сталось?
— Они уже выбрались на поверхность. У всех дела будут рассматриваться через пару недель, и решение ожидается положительное. Мальчик получает медицинскую помощь, бесплатно. Я понемножку учу их английскому и знакомлю с достопримечательностями моей родины.
— Ниагарой?
— Да, мы уже ездили на водопад, они чуть с ума не сошли от удовольствия. А сейчас ты будешь смеяться — я решил открыть здесь офис, присмотрел уже домик в Капустном Городе. Собираюсь назвать его в честь Мэгги Петерсон, что ты об этом думаешь?
Клем сказал, что одобряет.
— Не очень я размахнулся?
— Думаю, в самый раз.
— Уже есть заинтересованные лица. Мы даже финансирование получим.
— Я очень рад.
— Давай теперь покончим с прошлым, ладно? Хорошо, что ты попытался что-то сделать в бельгийских джунглях, но давай оставим продолжение трибуналу.
— Я так и собираюсь.
— Все кончено, Клем.
— Я знаю.
— Тогда стряхни пыль с объектива!
— Стряхну.
— В мире еще столько дел. Я именно это понял.
— Точно.
— Для нас то — кончено.
— Я знаю.
— Кончено.
— Кончено.
— Кончено навсегда.
В октябре Клэр вернулась в университет. «Я буду работать только несколько часов, — объясняла она в присланном Клему в середине месяца письме, — Только чтобы держаться в курсе, не терять нить, чувствовать свою полезность». Она писала, что у нее все еще случаются тяжелые дни, ночи, а главное — еще не покидает опасение, что болезнь может опять накрыть ее с головой; но она справляется, а это самое главное — не поддаваться. «Большое спасибо тебе за помощь, — писала она, — ты — такой внимательный братишка, такой верный друг. Спасибо за твою доброту, я никогда этого не забуду. Что ты собираешься делать на Рождество? Есть какие-нибудь планы?» И, торопливо, в примечании: «Финола посылает привет».
Клем опять начал слоняться по улицам. Места, где в мае и июне он бродил в безрукавке, он посещал нынче, укутанный в пальто; порой ему казалось, что кварталы за спиной превращаются в груды бетона и пыли, будто он был индусским богом разрушения. Он начал больше пить и меньше есть. В конце месяца он провалялся неделю в кровати с каким-то вирусом, от которого его тошнило в три утра, который перебрался потом в легкие и вызывал глухой, похожий на лисье тявканье кашель; никак не удавалось от него избавиться.
Из агентства позвонила Пэтси Стелбох, спросила, не может ли он отправиться в командировку.
— Все еще не разделался с семейными делами, по-прежнему есть проблемы, — ответил он.
— Уже ноябрь, порядочно времени прошло, — сказала она.
Он извинился и предложил взамен Тоби Роуза.
— Нам бы хотелось послать вас, — сказала она.
Он еще раз извинился.
— Пожалуйста, когда вы будете готовы вернуться к фотографии, позвоните, — попросила она.
Рэй и Фрэнки переехали в Поплар. Они послали Клему ксерокопированную фотографию дома с карандашной обводкой своей квартиры, ничем не отличающейся от идентичных жилищ сверху и снизу. На обороте было приглашение на устраиваемое в декабре новоселье, оно заканчивалось жизнерадостным, написанным печатными буквами напоминанием для гостей прихватить продукты и спиртное. |