Хорст присвистнул:

— Да, уже не мало! Не беспокойтесь, фройляйн, ваш батюшка проживет еще дольше, если проявит благоразумие, свойственное пожилым людям. У меня есть приказ фюрера доставить вашего отца в бункер рейхсканцелярии, а мой долг повиноваться приказам.

— Хорошо, тогда у меня тоже есть приказ: пусть ваши люди уведут собак, — с вызовом ответила Элиза. — В замке много редких зверей.

— Я догадался, что вы любите своих животных: лебедей, фламинго, белых единорогов?

— Единорогов? С чего вы взяли?

— Это очень просто… Ваш замок стоит на краю Герцинианской дубровы. Когда-то я был молод и наивен и тоже верил в чудеса. В Герцинианском лесу некогда охотился сам Юлий Цезарь. Я читал его «Записки о галльской войне». Где-то здесь, на берегу Эльбы, он встретил белого зверя с рогом посреди лба.

— Единороги встречаются только в сказках, — поправила его девушка.

— Да! И я прочел их множество. Единороги влюбляются в белокурых дев и бескорыстно служат им. Так чистый и благородный зверь поклоняется чистой и благородной расе смертных, — Хорст продолжал болтать и «вить веревку из песка», внимательно разглядывая странный сад, двор заброшенного замка, солнечные часы со странными знаками на постаменте и замшелую чашу мраморного фонтана.

Постукивая деревянными башмаками и зябко кутаясь в платок, девушка вела его по мощеной дорожке к маленькому флигелю с широкой кирпичной трубой и островерхой готической крышей.

Невзирая на ранний час, внутри флигеля кипела странная работа. В маленьких окошках мелькало разноцветное пламя, похожее на далекие вспышки сигнальных ракет или всплески салюта. Скрипнула старинная дубовая дверь, и в лицо Хорста повеяло свежим ветром с тающего ледника. Следом за Элизой он спустился по узким крутым ступеням. Изнутри подвал напоминал снежную пещеру, обдутую первым весенним теплом. Маленькая комнатка была заставлена стеклянной посудой. В широких вазах и чашах лежали глыбы дымчатого льда. Звенела хрустальная капель. Светлая, прозрачная жидкость переливалась в трубках, закрученных наподобие бараньих рогов, вскипала в колбах, стоящих над спиртовыми горелками, и капля по капле сочилась в прозрачные чаши и фиалы, где под действием тепла вновь возгонялась по хрустальной паутине под самый потолок. Водяные струи сплетались в сложный узор и омывали ледяной кристалл, похожий на округлый кусок горного хрусталя. В лед были вморожены золотые и серебряные нити, похожие на хитрые арабески или даже буквы. У окна, ближе к свету, выстроились стеклянные шары с юркими рыбками и водяными растениями. В старинном камине, похожем на бутылку с узким горлом, догорали дрова. Сгорбленный старик ворошил кочергой обугленные поленья. Он был одет в одежды шестнадцатого века — черный шелковый плащ с бобровой оторочкой, такую же шапочку, полосатые чулки и кожаные домашние туфли. Рядом с ним переступал на длинных узловатых лапах розовый фламинго, изрядно полинявший и потрепанный.

— Отец, — позвала Элиза, но старик даже не обернулся, должно быть, он был глуховат.

Хорст щелкнул каблуками. Старик медленно повернул голову и уставился на него, подслеповато моргая. «Да, триста лет — это вам не шутка», — не без злорадства подумал Хорст и щегольским жестом поднес руку к козырьку:

— Уважаемый, вам придется проследовать со мной. Фюрер желает лично познакомиться с вами и изучить ваши достижения.

Фламинго по-змеиному выгнул шею и сердито затрещал клювом.

— Успокойся, Феникс, ты удивлен, что моя скромная персона все еще интересует фюрера?

Фламинго возмущенно захлопал крыльями по тощим бокам, блеклые перья осели на черный мундир Вайстора.

— Я и сам немного озадачен, — продолжал старик.