Музыкант внимательно смотрел на них.

— А это кто такой? Ты ему доверяешь?

Мирани вздохнула.

— Я его плохо знаю, но...

— Тогда я пошел. — Орфет встал. Сетис не шелохнулся.

— Я и так уже слишком много знаю, — спокойно сказал он. — И если Аргелин узнает, что ты сбежал, и если ты действительно такая важная птица, он пошлет за тобой стражу. Здесь тебе безопаснее.

— Пожалуйста, — взмолилась Мирани. — Сядь! — Музыкант ужасал ее; ей казалось, что она выпустила на свободу необузданного демона, ввязалась в дело, к которому не должна была и близко подходить. Словно прочитав ее мысли, Орфет усмехнулся.

И медленно сел. Комнату затопила тишина. Жужжали мухи, суетливо гудела над мелкими синими цветками какого-то ароматного растения в горшке полосатая пчела. С улицы доносился несмолкаемый гул и гомон Порта Зной стоял испепеляющий; яростное солнце обжигало руки Мирани, по лбу стекла тонкая струйка пота. Она передвинула кресло в тень.

— Ты и есть девушка с Милоса? — внезапно спросил музыкант.

— Да. В записке...

— Он тоже оттуда. Без конца говорил о доме, очень хотел вернуться. Но его держали в роскошной золотой клетке. Всю жизнь его душили, исполняли каждый каприз, давали все, что он пожелает. Кроме свободы. — Голос его стал тихим, усталым. Потом он сказал: — Бог свидетель, я любил старика. Мы с ним частенько пили и беседовали, засиживались за полночь. Он мне рассказал о том, как его нашли, когда ему было всего десять лет, как мама купила ему новые одежды и хвасталась всей деревне, что ее сын — Архон, а потом ему ни разу не разрешили поговорить с ней. Ни разу! Иногда он замечал ее в толпе. Сквозь прорези в маске. Десятилетний мальчик. — Он грустно пожал плечами. — У вас есть что поесть? Вино?

— Позже. — Сетис подался вперед. — Как ты сумел поговорить с ним? Ему запрещено...

— Никто не может молчать шестьдесят лет подряд. — Орфет горько усмехнулся. — Ты бы, писака, и шести недель не протянул. Когда я попал во дворец, он был Архоном уже пятьдесят лет. Эти годы не прошли для него даром; он стал чудаковатым, состарился раньше времени. Но он любил музыку. А я умею играть, как вы верно заметили, госпожа. Поэтому я играл для него далеко за полночь, когда все уже спали. Ему было все равно — что день, что ночь. Он потерял ритм. Ел, и спал, и бродил по комнатам, когда заблагорасудится. Как-никак, внутри у него был Бог...

Полдень давно миновал. Внезапно Мирани вспомнила о церемонии; тело Архона уже лежало в Доме Музыки, и ей надо было вернуться до темноты.

— Сейчас они играют для него, — прошептала она.

— Я играл не так. — Орфет поскреб щетину на подбородке, сплюнул на пол и сказал: — Если бы я мог вам доверять...

— Мы привели тебя сюда.

— А я не знаю, зачем. — Мирани нетерпеливо встряхнула головой.

— Потому что он так велел! Потому что будет новый Архон, и мы должны быть уверены, что он избран Богом, а не...

Он кивнул.

— А не Аргелином. Понятно. — Бросив на Сетиса полный сомнения взгляд, музыкант сложил руки на груди. — Правильно. Он знал, что его убьют. Ждал этого. Он начал узнавать об их планах, слишком глубоко вникал в налоги, интересовался ходом дел, тем, как Аргелин берет взятки у богатых и тиранит бедных. Я советовал ему помалкивать, но он послал за Аргелином. Они поспорили. Я слышал, как генерал сказал: «Что ты можешь сделать против меня, старик? Даже Бог должен знать свое место».

Сетис похолодел.

— Но Оракул сказал.