Так делают везде, не только в России, и Марина могла бы заранее взять с Володи этот документ. Но она заявила: «Вот еще!»
Володя сильно подозревал, что дело тут не только в желании выказать пренебрежение. Сдавалось ему, Марина надеется прижиться в Израиле, остаться там и оставить Сашку при себе.
С одной стороны, так ей и надо — вот сидит теперь в Москве и не может никуда выехать, пока он не даст разрешения на выезд Сашки вместе с матерью — очень назидательный момент! С другой — вот приходится только для того, чтобы оформить бумагу, сидеть в Питере, вместо того чтобы уже мчаться в Сибирь. Жаль времени, жаль Сашки, на котором сейчас срывают истерику, жаль самого себя, жаль экспедиции.
16 апреля 1994 года Марина уехала в Москву — получать визу и уезжать в Израиль. Но 18 апреля началось для Володи с того, что он, встав ни свет ни заря, часов в восемь, с интересом наблюдал: супруга мечется по комнате, с раздражением срывает, разбрасывает куда попало детали своего туалета.
— Мчалась этим поездом… Завтра обратно… В этой стране из города в город едешь всю ночь…
Ну что тут можно возразить, кроме ставшего классическим! Володя согнулся в шутовском поклоне:
— Извини, что мои предки построили такую большую страну! Дураки, что поделать. Были бы умнее, построили бы государство поменьше, а то и уехали бы в Израиль.
Реакция? Вздернутый подбородок, глаза-щелочки, свирепо раздуваемые ноздри. И все. Самое ужасное — она даже не понимает, что это — ответ на ее поведение. Не понимает, что несет гадости и глупости. С ее точки зрения, это Володя ее оскорбил… такую милую, такую утонченную. И Россия ее тоже оскорбила… так же точно, как Володя. Как она смеет быть такой большой, эта Россия?! Как она смеет не разваливаться, не гибнуть, не пропадать, не проваливаться в тартарары, когда на кухонном сборище друзей и родственников Марины ее уже приговорили?! Видимо, так же, как Володя «смел» поступить в аспирантуру, защитить кандидатскую и докторскую, стать известным в стране ученым.
— Так что я должен подписать?
— По этим идиотским правилам…
— Избавь меня от всех этих эмоций! Что я тебе должен подписать?
Стискивая руки, Марина старалась проговаривать, что Володя «должен» подписать.
— Нет, этого я не подпишу. В документе не указано, когда ты вернешь сына обратно.
— Ну ла-адно… Ла-адно же…
— Еще раз говорю — хватит эмоций. На сколько дней я имею право выпустить ребенка из страны? Какие по этому поводу есть законы?
Оказалось — можно дать разрешение на 60 и на 90 дней. Бог с ней, он даст ей разрешение на все 90. Все дело заняло от силы час — знакомый нотариус Марины, очкастый и носатый, чуть только не ожидал под дверью. И все. А шуму, шуму…
Володя уже как-то приспособился к мысли, что вот-вот уедет… Из чего вытекало, среди прочего, что еды он не приготовил. Угадайте с трех раз, кто будет готовить еду сегодня? То-то же! Марина умчалась в свою комнату возмущаться Володей и Россией. Сашка тихонько играл в своей. Казалось бы, что стоит женщине пойти приготовить еды? Но ведь не пойдет, не приготовит — будет валяться с книжкой, потому что ей попросту лень; и если Володя пойдет на принцип, сам не накормит мальчика — Сашка так и будет голодным. Марина в лучшем случае соорудит что-нибудь на скорую руку под вечер. И потому, что лень приготовить еду на сутки. И чтобы доказать Сашке, что он находится в «стране дураков», где всем плохо. Из принципа. Из злости. Просто так.
И потому Володя сначала сбегал за свининой (именно за свининой: его сын не будет питаться, как религиозный еврей), накормил себя и сына пловом, поговорил немного с мальчиком. |