Володя же лежал без сна и думал, как удивительно все у него складывается; куча баб, все объясняются в любви — а он совершенно один в этой жизни.

Наташа проснулась в восемь часов. Она просыпалась рано и гулко сопела под ухом, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить. И, конечно же, ее напряжение тут же передавалось Володе, и как раз из-за навязчивой деликатности Наташи он просыпался так рано, что ничего хорошего из этого не могло получиться, кроме разве что здоровенного приступа гипертонии.

— Когда у тебя поезд?

— Вечером… Надо еще зайти в институт.

— Я тебя провожу.

— Хорошо…

— А поезд?!

Наташа уже начала догадываться, что от нее хотят избавиться; она только еще не понимала, каким способом от нее будут избавляться.

— У меня 24-й поезд, восьмой вагон. (Да, только другого числа.) Я приду прямо к нему, из института.

Наташка бродила по дому, как привидение, явно не хотела уходить.

— Сейчас ты меня не проводишь?

Володя этого ожидал.

— Ну конечно же, провожу!

По утрам Наталья была спокойнее: наверное, разряжалась и сексуально, и эмоционально. Сейчас это была просто милая девочка, как-то даже странно было представить себе, что вечером она опять начнет рыдать.

Вместе доехали до Дворцовой, Наташа поехала дальше, а Володя здесь вышел:

— До вечера!

Но вместо того, чтобы пойти пешком в институт, а вечером уехать на вокзал, Володя сел на другой автобус и уже через полчаса звонил в другую дверь. Для встреч с Ириной не нужно было искать чужих квартир — и это уже было приятно.

Правда, долгое общение с Ириной тоже создавало проблему — хотелось искать других женщин. Ну зачем было непременно путать любимую Володину кружку с той, которую он терпеть не мог? Какой был смысл в том, чтобы сначала позволить Володе открыть полку с посудой и взять в руки хрустальную вазу, а потом сетовать — мол, есть примета: нельзя прикасаться к матернему благословению, если прикоснется посторонний человек — беда будет? Что толку в разговорах о нищей жизни одинокой женщины, если малейшее предложение денег вызывает вопли из серии: «Ах, нет-нет, ну ни в коем случае»?

Порой Володя думал, что бабу снедают некоторые наклонности к мазохизму. Может, если вооружиться прутом и хорошенько им поработать, Ирина престанет устраивать мелкие провокации… А может, и не перестанет, думал Володя, и это будет означать ровно одно — вооружаться и пользоваться прутом нужно с иссушающей душу регулярностью. То-то она и напрашивается.

На этот раз уже через час Володя почувствовал, что у него болит голова и что он сам не знает, чего больше хочет — выпить или перейти от теории к практике и попросту выдрать Ирину, причем продолжительно и больно.

— Ну чего расселся — что, не знаешь, когда придет Яна?!

Яна — это была дочь Ирины, и приходила из школы она в половине шестого (о чем Володя и правда хорошо знал). Этими ласковыми словами Володю позвали заниматься любовью, пока они вдвоем в квартире.

Вроде бы и не так много пил Володя, и пил-то хорошее вино, а к концу дня так окосел, что чуть не заснул прямо на вокзале, на скамейке. Сама собой образовалась пустота вокруг плохо одетого, клюющего носом человека. Милиционер так вообще встал неподалеку и уставился на него профессионально-подозрительно. Володя сел попрямее, уже протянул руку к внутреннему карману: «Давай, иди проверяй документы! Забери за бродяжничество члена Санкт-Петербургского союза ученых!» Видимо, этой уверенности в себе вполне хватило милиционеру: если есть у человека эта уверенность — это не его контингент. Милиционер улыбнулся, козырнул и пошел дальше.

У Володи уже появились две черты постоянно пьющего и притом выбитого из жизни, потерявшего свою нишу человека.