— А этим? — не своим голосом прорычал в ответ Андрей. На глазах его лицо преобразилось. Сквозь мальчишеский чуб начали появляться красные чешуйки. Нос заострился, все больше напоминая клюв хищной птицы. Глаза полыхнули огнем и адским пламенем. Пальцы на руках удлинились и стали похожими на когти сказочного животного. Рубашка на спине Андрея вздулась бугром, раздался противный треск раздираемой ткани. Красные перепончатые крылья натужно расправились у него за спиной.

— Ааа! — заорал Богдан отчаянно, прикрыв глаза руками.

— Чур тебя! Чур! — прокричал конопатый парнишка из его шайки следом за главарем.

— Ты меня еще перекрести! — прорычал Андрейка.

Один из мальчишек поднял руку, но одумался, как бы демона не разозлить. Но тот корокто взмахнув своими перепончатыми крыльями мигом оказался за спиной Богдана, так и замершего с закрытыми от страха глазами. На штанине появилось предательское пятно. Жар, исходивший от чудовища, обдал его лицо, опалил волосы на бровях. То что раньше называлось Андрейкой наклонило голову к уху Богдана и прошептало:

— Ты никогда никому не расскажешь, что видел и что случилось сегодня. Я пощажу тебя, такие как ты, трусливые, лживые, гнилые люди делают мир таким каким хочу видеть его я. А это тебе на память…

Чудовище провело острым, как бритва ногтем, по щеке Богдана, рассекая розовую молодую плот, опустилась к шее, оставляя за собой кровавый след. Он вздрогнул и потерял сознание.

Ул. Свободы, ред. газеты «Вечерний Харьков»

Максим… Максим… Максим… В голове крутился один лишь этот псих. Я никак не могла выкинуть его из головы. Он звучал в висках, будто попсовая назойливая песенка. Максим… «Ты слишком долго жила одна, у тебя давным-давно не было нормального мужчины, потому-то ты на нем так и зациклилась», сказала я себе, пинком распахивая дверь в редакцию.

Сердце ныло. Вдруг вспомнились его прикосновения и глаза. Переверзев, ну почему ты оказался законченным психом? А с виду такой приличный мужчинка…

— Янусик, ты же в отпуске? — окликнул меня Костя, выпускающий редактор и по совместительству художник, давно и безнадежно меня возжелающий. Человеком он был неплохим, но вот внешностью мать-природа его обидела. Чего стоят только очки с толстенными линзами, за которыми и глаз-то не видно! А ярко розовый пиджак, пусть и купленный не на «барабане», а во вполне цивильном магазине? Да и вообще, Костя на гея похож! На подружку он еще тянет, а вот на любовника… Мысли сами собой вернулись к Переверзеву.

— Решила хватит дома отлеживаться… Надо работать! — я прошмыгнула мимом настырного поклонника в кабинет шефа Валика. Тот сидел за письменным столом и увлеченно читал только что сверстанный выпуск нашей газеты. Услышав стук двери, поднял на меня не менее удивленные глаза, чем те, которые были у Кости, когда он меня увидел в редакции.

— Красовская, твою мать! — радостно поприветствовал он меня, рассматривая мои сбитые локти через очки-половинки. — Ты же в отпуске?! Уже что-то накопала?

Плохо, когда вот так вот наглым образом спускаешь с небес на землю человека, который тебе доверился, тем более шефа, уже получавшего в мыслях за мой репортаж какую-нибудь премию в нашей столице.

— Я готова работать над любой темой, которую вы мне предложите. Готова писать даже про надои молока в Бурлуке, только снимите меня с этого репортажа! — разом выпалила я и присела на стульчике, опасаясь взрыва упреков и ругани, но Валентин Рудольфович, лишь тихо скрипнул зубами и вкрадчиво проговорил:

— Что сказала, Яночка?

Ну так и есть! Яночкой он меня называет только лишь тогда, когда хочет открутить голову и выставить на пике перед дверями своего кабинета на общее обозрение.