- Ну, кончайте извиняться,- сказал он в конце концов. - К делу! Что вы хотите от меня?

- Дело идет о судьбе одного человека...

- То есть вашей? Мечтаете о сцене?

- Нет, не обо мне, о другом человеке...

- Он мечтает о сцене?

- Совсем другое. Мечта тоже присутствует, но это как-то трудно объяснить сразу. Поверьте, для него это вопрос жизни, и Вы, именно Вы можете все исправить.

- Я могу?

- Только Вы, и никто другой. Поверьте, тут вопрос жизни одного человека.

Он улыбнулся:

- Юноша, это похвально, что вы так заботитесь об "одном человеке". Но мне сейчас некогда. Я жду важный вызов и не смогу вас дослушать. Где вы живете? Недалеко? Тогда прилетайте ко мне в четверг в десять сорок пять. Пятнадцать минут хватит вам? Но настойчиво прошу: приготовьте связный рассказ. Запишите, можете даже читать мне, чтобы не спотыкаться. Если не уложитесь в пятнадцать минут, пеняйте на себя. Не вам будет плохо, "одному человеку".

И три дня спустя, в десять сорок пять ровнехонько, сидел я в кабинете великого Валерия Тернова.

А кто его помнит сейчас? Только театроведы-историки. Увы, коротка сценическая слава. Пока видят - рукоплещут. А потом приходит новая техника записи, новая режиссура, новая манера игры. Записи есть, но они раздражают нас: кажутся беспомощными и наивными. Мы пожимаем плечами: "И это великий артист? Сплошные ходуди!"

Впрочем, я отвлекся.

И тогда, при всем моем волнении, я тоже отвлекался. С любопытством озирался, разглядывая кабинет знаменитости. С моей точки зрения, неудобный был кабинет, загроможденный. Венки, стулья, картины, вазы какие-то. Всё призы и подарки, подарки и призы, память о победах, успехах, восторгах, благодарностях. Музей благодарностей!

Сам же Тернов разочаровал меня. Плохо он выглядел, куда хуже, чем на сцене, хуже, чем на экране даже: несвежая кожа, синеватая от частого бритья и грима, тяжелые мешки под глазами, залысины, седина на висках. Признаюсь, непрезентабельный вид этот подбодрил меня. Не будет Сильва любить этого старика. Всмотрится и излечится. Пройдет ее временная блажь.

"Старик" между тем и сам всматривался в себя, сидя перед зеркалом, разглаживал пальцем кожу на лице и при этом напевал сначала про себя, а потом и в голос: "А! О! О-о! А-а!"

- Чисто звучит? - спросил он озабоченно. - Нет хрипловатости? - И пояснил: - Голос - главный инструмент в нашем деле. Охрипну... и конец Валерию Тернову.

Я приободрился окончательно. Человеческое увидел в недосягаемо великом артисте.

- Так в чем же дело? - спросил он, наконец, оторвавшись от зеркала.

- Один мой товарищ любит девушку. (Такое примитивное начало я придумал.)

- Понял,- сказал он. - Этот товарищ - вы. Дальше!

- Девушка хорошая, способная, красивая,- продолжал я, не тратя время на отнекивание, - но неровная, непредсказуемая. И вот она посмотрела ваши видео, пришла в восхищение, и ей взбрело в голову... ей показалось, лучше сказать, что она влюблена в вас, не влюблена - любит на всю жизнь. И если вы ее пальцем поманите, она побежит за вами на край света - так она сказала прямо. Но вы же понимаете, это минутное увлечение, это... Но где-то она разузнала ваш номер и собирается позвонить.

- Все понял, юноша, - опять прервал он. - Когда ваша девушка позвонит, я прочту ей отеческое наставление.