Но порядки на базе оказались более правильными, чем в деревне. Забор повсюду оставался забором.

Убедившись в этом, Петрович предложил:

– Здесь забор пониже. Ты, Паша, подсадишь, а я потом сверху подсоблю.

Пьяноватые мужчины с большим трудом преодолели преграду, перепачкавшись в солидоле.

– Как в армии, – сказал Петрович, размазывая солидол по телогрейке и, втихаря ощупывая, не пострадала ли бесценная емкость.

«Если все будет удачно, – решил он для себя, – выпьем в кустах после дела».

– Теперь куда, Петрович? – спросил Паша, сопя от усталости.

– Куда, куда… туда, где темно.

– Я здесь пять лет не бывал, – сказал Шура. – Веди, Петрович. Ты придумал, ты тут хоть иногда появляешься со своей таратайкой.

– Ты, бля, на мой трактор не клевещи, он меня никогда не подводил, что дров привезти, что сена, что мешки закинуть…

– Ладно, Петрович, угомонись, давай дело делать.

Мужчины разговаривали громким шепотом, прижимая пальцы к губам. От освещенного окна их отделяла сотня метров. Охранники оживленно играли в карты, иногда сквозь приоткрытое окно слышались их голоса – мат, подначки.

– Хорошо им, – сказал Петрович.

– Почему? – спросил Шура.

– В тепле сидят, водку хлещут.

– Не хлещут они водку, – сказал Петрович. – Пошли, – в одной руке он держал кочергу, Шура нес топор. – Там, в стене дырка была, через нее залезем.

Но у склада мужиков ждало разочарование: в стене из красного кирпича белело неровное пятно, выложенное силикатными блоками.

Петрович поковырял ногтем раствор.

– Сволочи! – сказал он.

– Чего сволочи? – спросил Паша.

– Цемента не пожалели. Я бы песочка побольше, а они – сплошной цемент.

– Кочергой постучал по кладке. – Вполкирпича сделано, кто ж так работает!

– У них кирпича не было, – заметил Шура, – собрали, что валялось, и заложили дырку.

– Ты стань на угол, – приказал Петрович Паше. – Если выйдут из… – он дальше не продолжал, – ты нам тихонько свистнешь. А мы тут тоже потише, не стучать особо.

– Не будем.

Петрович попытался кочергой проковырять узкую щель между блоками, но это ему не удалось. И тут Шура придумал. Шура был мужиком крепким, весил килограммов сто.

– Полкирпича, говоришь? Сейчас посмотрим, кто кого. Я у себя дома недели две назад дубовую дверь высадил.

– Зачем?

– Жена моя, стерва, закрылась и меня к детям не пускала.

– Ты трезвый был?

– Какое трезвый! Три бутылки водки покатили, а сколько потом самогона выпили – не сосчитать.

Шура отошел шагов на пять в сторону, сложил замком руки, весь собрался, втянул голову в плечи и рванул вперед, словно собирался поставить рекорд в забеге на сто метров. Он глухо, всей массой саданулся в стену. Кладка дрогнула, но выдержала.

Петрович, присев, стал рассматривать швы.

– Треснула, сейчас поддастся. Давай-ка, Шура, еще разок.

– Сейчас ухнем, – ответил Шура, отошел на этот раз шагов на десять, скорость набрал побольше. Кладка разлетелась, и Шура исчез в черном проеме.

Белый силикатный кирпич вывалился одним куском. Шура стоял на нем, как пингвин на льдине, и глупо хмыкал, потирая ушибленное плечо.

Звук от падения кирпичей получился глухой. Раздался тихий свист.

Петрович присел, словно по большой нужде, погрозил рукой Паше.