Слева от римлянина находилась довольно большая территория, огороженная глухим частоколом. Туда вели единственные ворота. По обе стороны от этих ворот мерцали, разливая дрожащие лужицы света, бронзовые жаровни, обогревавшие четверых вооруженных длинными копьями черных жрецов. В отличие от своих союзников друиды-охранники не ели, не пили и держались настороже.

Катон быстро просунул голову в дыру, сквозь которую вылез.

— Скоро вернусь. Жди меня здесь, Празутаг.

— Прощай, римлянин.

— Я вернусь, — сердито шепнул Катон.

— Прощай.

Вздохнув, Катон осторожно поднялся на ноги и зашагал по дощатой дорожке к лабиринту загонов для домашней скотины. Некоторые овцы наблюдали за ним с привычной подозрительностью существ, чьи отношения с людьми, считавшими их своей пищей, были удручающе односторонними. Приметив лежавшие у плетня деревянные вилы, Катон наклонился и подобрал их. Сердце его учащенно билось, а тело каждой своей мелкой жилкой требовало повернуть назад. В конце концов ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не удариться в бегство, а продолжать медленно продвигаться к охраняемому жрецами проему, стараясь при этом держаться в стороне от селян. Ведь вздумай кто-то из них обратиться к нему, и все будет кончено, а его лично ждет скорая смерть!

Возле каждого загона он останавливался будто бы для того, чтобы присмотреть за животными и подбросить им свежего корму. Если такая внезапная щедрость и озадачивала овец, то они быстро справлялись с растерянностью и накидывались на угощение, которое было им явно по вкусу.

Ворота, ведущие в обитель друидов, были открыты, за ними виднелось множество небольших построек, освещенных кострами, возле которых на корточках сидели закутанные в черное люди, однако узость проема ограничивала обзор. Катон, осмелев, продвинулся еще дальше и шагах в пятидесяти от распахнутых створок стал делать попытки заглянуть внутрь, но так, чтобы это не бросалось в глаза.

Поначалу стражи не обращали на него внимания, но потом, видно, решили, что он слишком долго отирается возле них. Один крепкий малый с копьем в руке направился в его сторону.

Катон, делая вид, что не замечает друида, отвернулся к ближайшему тыну и оперся на вилы. Сердце юноши бешено колотилось. Его мигом похолодевшие руки дрожали. Первой пришла мысль задать стрекача, но пустись он сейчас наутек, копье со стальным наконечником, что сжимает в руке черный страж, наверняка полетит ему вдогонку. И вонзится в спину. Нет, надо стоять! Но вдруг варвар заговорит с ним? Ответить Катон не сможет, и его скорый конец опять-таки предречен.

Он уже слышал дыхание стража, когда тот окликнул его. Катон закрыл глаза, сглотнул и медленно повернулся, стараясь придать своим движениям естественную для деревенщины неуклюжесть. Из-за дрожи ему притворяться особенно не пришлось, но через миг должно было выясниться, хорошо ли разрисовал его Празутаг. Сам же Катон никогда в жизни не ощущал себя большим римлянином, чем в это мгновение.

Находившийся не более чем в десяти шагах от него друид что-то крикнул и указал копьем в сторону далеких лачуг дуротригов. Катон стоял на месте, как столб, тараща глазами и судорожно вцепившись в вилы. Друид опять что-то прокричал и сердито шагнул к нему.

Поскольку деревенский олух даже и не пытался отправиться восвояси, страж самолично развернул его и наградил таким мощным пинком, что он полетел вдоль загона в ту сторону, где прилежно трудились присматривавшие за скотиной селяне. Когда Катон грохнулся на четвереньки, караульные у ворот покатились со смеху. Мало того, друид еще вознамерился ткнуть недоумка в тощую задницу тыльной частью копья и промахнулся лишь потому, что юноша успел вскочить на ноги и пустился бежать.

Друид громко выбранил беглеца, вызвав у своих товарищей новый взрыв смеха, после чего повернулся и зашагал на свой пост, а Катон несся, петляя между загонами, до тех пор, пока не забежал в закуток, где никто не мог его видеть.