|
Идею создания в конных полках пеших дивизионов Дутов поддерживал: это гораздо лучше, чем спешивать сотни и заставлять казаков воевать, как обычную инфантерию. А такое происходило всякий раз, когда надо было держать оборону, либо брать какой-нибудь сложный рубеж, который невозможно перемахнуть верхом на коне…
Вислоусый тем временем поднялся и удрученно покрутил головой:
— Однако силен ты, паря, — сказал он.
— Еремеев! — строго окликнул вислоусого Дутов.
Тот вытянулся, прижал ладони к бедрам:
— Я, ваше высокоблагородие!
— За мной!.. И-и… — Дутов окинул взглядом калмыка с головы до ног, — ты тоже!
— Слушаюсь!
Только сейчас Дутов понял, что калмыка он знает давно, еще по тем временам, когда тот работал мальчишкой на побегушках у француза, преподававшего ученикам Неплюевского кадетского корпуса гимнастику. Преподавателем француз оказался слабым, вскоре переместился в реальное училище, а потом и вовсе исчез. А калмык прижился в Неплюевском корпусе, затем поступил на работу к заезжим циркачам и отбыл с ними на гастроли. Пропадал он целую вечность и появился в Оренбурге лишь недавно, на кулачных боях в цирке. Дутов не сразу, но вспомнил его фамилию — Бембеев.
— Драться где так ловко научился? — спросил Дутов у него, хотя можно было и не спрашивать — понятно, где тот осилил эту науку. — У циркачей?
— У кулачных бойцов, господин войсковой старшина.
— Значит, у циркачей. Простому человеку эта наука не нужна.
Калмык понимающе улыбнулся, наклонил голову — жест был неопределенный: то ли тот соглашался с Дутовым, то ли, наоборот, протестовал.
— Простой человек вывернет кол из изгороди и начинает действовать им, как дубиной, — добавил Дутов.
Бембеев вновь неопределенно наклонил голову.
— А пятак согнуть сможешь? — спросил у него Дутов.
Отрицательно качнул головой калмык:
— Нет, — я не силой беру, а техникой. Приемами.
— М-да, — прорычал Еремеев, вытер широкой ладонью потное лицо, — тебе волю дай, ты одним пальцем всю казарму перещелкаешь.
Калмык вновь улыбнулся, но ничего не сказал. Он вообще предпочитал меньше говорить и больше молчать.
— Зачем мы потребовались вам, ваше высокородие? — полюбопытствовал Еремеев.
— Пришел приказ: меня отзывают из этого пополнения… Я уеду на фронт раньше. Через три дня отбуду…
— Возьмите нас с собою, — попросился Еремеев.
— Вот об этом-то и речь. Вас я зачисляю в свою команду.
Но надо набрать, как минимум, десять человек. На фронте, в Первом Оренбургском полку, нам надлежит сформировать пешую охотничью команду.
— Один такой человек у меня есть, хоть сейчас уйдет с нами, — сказал Еремеев, — Сенька Кривоносов.
— Надежный?
— Очень, ваше высокоблагородие!
— Одного человека мало. Десять, даже пятнадцать — вот сколько нам нужно.
Еремеев ожесточенно поскреб пальцами затылок, вздохнул озадаченно.
— Пошукаем, ваше высокоблагородие, — пообещал он, вновь поскреб затылок. — Пойду Сеньку искать. Он — мужик опытный, головастый, в казарме побольше моего обретается — всех знает.
Рабочему человеку или крестьянину уйти в ту пору на фронт было просто — кинул в мешок лапти, либо ботинки, полбуханки хлеба, складной ножик, пару луковиц, тройку картофелин — вот солдат и готов к путешествию. Подхватил ноги в руки и — вперед! На фронте интендант выдаст форменную рубаху со штанами, сапоги или ботинки с обмотками, шинелишку и мерлушковую шапку. |