Вернувшись оттуда, куда его возили, отец начал ходить к психологу. Судя по виду – лицо зеленоватое, глаза красные и опухшие, – отцу это было необходимо. Джимми тоже ходил к психологу – пустая трата времени.

– Ты, наверное, очень несчастен, что мама ушла.

– А, ну да.

– Ты не должен себя винить, сынок. Это не твоя вина.

– А вам откуда знать?

– Все в порядке, можешь выражать свои эмоции.

– Какие именно?

– Не надо быть таким агрессивным, Джимми. Я понимаю, каково тебе.

– Ну, если вы и так понимаете, зачем спрашивать, – и так далее.

Теперь, когда самое страшное закончилось, он вроде пришел в себя. Стал насвистывать во время бритья. Брился чаще. А через пристойное время к ним переехала Рамона. Жизнь заиграла совсем другими красками, в палитре появился бесконечный секс с визгами и хихиканьем за закрытыми, но не звуконепроницаемыми дверями, а Джимми выкручивал музыку на максимум и старался не слушать. Можно было поставить им в комнату жучок и насладиться шоу по полной программе, но эта мысль вызывала у него стойкое отвращение. По правде говоря, он стеснялся. Однажды они с отцом неловко столкнулись на втором этаже – отец, на котором из одежды только полотенце на бедрах, уши торчат, на скулах румянец после эротических игрищ, и Джимми, красный от стыда, делающий вид, что ничего не замечает. Эти два одержимых гормонами кролика могли бы предаваться своим утехам в гараже, а не под носом Джимми. Он был как человек-невидимка. Правда, больше ему никем быть и не хотелось.

Впрочем, может, она и заметила. Может, потому и сбежала – может, отчасти поэтому. Не станешь хвататься за молоток – не говоря про электрическую отвертку и разводной ключ – и разносить чей-то компьютер, если не злишься.

Не то чтобы она не злилась вообще: просто ее злость переросла любую причину.

Чем больше Снежный человек думает, тем больше убеждается, что у отца с Рамоной ничего не было. Они дождались, когда мать Джимми рассыпалась кучкой пикселей, и тогда бросились друг другу в объятия. Иначе они бы не смотрели друг на друга так искренне и безвинно в «Бистро у Андрэ» в «ОрганИнк». Будь у них роман, они бы на людях вели себя сдержанно, по-деловому, избегали бы друг друга, быстро перепихивались в грязных закоулках на конторском ковре, путаясь в отскочивших пуговицах и заклинивших «молниях», жевали бы друг другу уши на автостоянках. Они бы не утруждали себя этими стерильными обедами: отец изучает скатерть, Рамона разжижает сырую морковь. Не истекали бы слюной, глядя друг на друга поверх зелени и пирогов со свининой, используя маленького Джимми вместо живого щита.

Нет, Снежный человек их не судит. Он в курсе, как это бывает – как бывало. Он вырос, на его совести много ужасов пострашнее. Кто он такой, чтобы их осуждать?

(Он их осуждает.)

Она старалась. Смеялась его шуткам, иногда не сразу – она ведь не гуманитарий, напоминал он себе, – а порой, когда отца не было дома, готовила в микроволновке ужин для них двоих, в основном лазанью и салат «Цезарь». Иногда они вместе смотрели DVD, она садилась рядом с ним на диване, сначала сделав попкорн и полив его заменителем масла, запускала в миску жирные пальцы, облизывала их во время страшных эпизодов, а Джимми старался не смотреть на ее грудь. Она спрашивала, не хочет ли он спросить ее о чем-нибудь, ну, ты понимаешь… О ней и его папе и что случилось с семьей. Он говорил, что не хочет.

По ночам он втайне тосковал по Убийце. А также – непризнанным уголком сознания – о настоящей, странной, неправильной, несчастной маме.