Человек из ККБ, наверное, был с ней в сговоре либо от него избавились; в общем, он не вернулся, а поиски не дали результатов. Так, по крайней мере, говорили. Поднялся более сильный шум: ведь это означало, что она была в сговоре с кем-то еще. Но кто эти другие, каковы их цели? Очень важно это выяснить, говорили люди из ККБ, которые допрашивали Джимми. Может, мать что-то ему рассказывала, спрашивали охранники.

Например, что значит «что-то», спрашивал Джимми. Понятное дело, были разговоры, которые он подслушал с помощью своих микрофонов, но рассказывать о них ему не хотелось. Мать иногда бормотала, что все разрушено, ничего не вернется; к примеру, когда она была маленькая, у них на берегу стоял пляжный домик, его смыло вместе с пляжами и кучей прибрежных городов, когда резко вырос уровень воды, а потом накатила приливная волна от извержения вулкана на Канарских островах. (Они проходили это на геолономике. Видеосимуляция Джимми восхитила.) Еще мать хныкала из-за дедушкиного грейпфрутового сада во Флориде, который высох, как одна большая изюмина, когда прекратились дожди, в том же году, когда озеро Окичоби превратилось в вонючую кучу грязи, а болотистая низина Эверглейдс три недели подряд горела.

Но все родители про такое ноют. Помните времена, когда можно было повсюду ездить? Помните времена, когда все жили в плебсвиллях? Помните, когда-то можно было без страха летать по всему миру? Помните сети закусочных, гамбургеры с настоящим мясом и лотки с хот-догами? Помните то время, когда Нью-Йорк еще не был Новым Нью-Йорком? Помните, когда-то голосование еще на что-то влияло? Стандартные обеденные диалоги его кукол. Раньше все было так замечательно. Ы-ы-ы-ы. А теперь я пойду в коробку из-под печенья. И никакого секса ты сегодня не получишь.

Мама была простой, обычной мамой, сказал Джимми человеку из ККБ. Делала то, что все матери делают. И много курила.

– Она вступала в какие-то, скажем так, организации? В дом приходили какие-нибудь странные люди? Она много разговаривала по мобильному телефону?

– Мы будем благодарны за любую помощь, сынок, – сказал другой сотрудник. Слово «сынок» Джимми добило. Он ответил, что ничего такого не помнит.

Мать Джимми оставила ему одежду – сказала, на вырост. Дурацкая, как и вся одежда, которую покупала мать, и к тому же мала. Джимми убрал ее подальше, в шкаф.

Пока отца не было, к ним в дом поселили двух железобетонных женщин из ККБ, они вроде как должны были приглядывать за Джимми. Одна улыбчивая, вторая невозмутимая, как Будда. Они много разговаривали по мобильным телефонам, листали фотоальбомы, копались в маминых шкафах и пытались разговорить Джимми. Она просто красавица. Как думаешь, может, у нее приятель был? Она часто ездила в плебсвилли? С чего бы ей часто туда ездить, спрашивал Джимми, а они отвечали, что некоторым там нравится. Почему, снова спрашивал Джимми, и невозмутимая отвечала, что некоторые люди просто не в себе, а улыбчивая смеялась, краснела и говорила, что в плебсвиллях есть вещи, которых здесь не достать. Джимми хотел спросить, какие вещи, но не стал, ответ мог спровоцировать новые расспросы: чего матери хотелось, чего у нее не было. Он уже не раз предавал ее в кафетерии школы «Здравайзер» и не собирался продолжать.

Две женщины готовили отвратительные омлеты, похожие на подметки, а когда поняли, что этим Джимми не пронять, начали разогревать в микроволновке замороженную еду и заказывать пиццу. Мама часто ходила по магазинам? А на танцы ходила? Могу поспорить, что ходила. Иногда Джимми хотелось им врезать. Будь он девчонкой, расплакался бы, они бы его пожалели и заткнулись.

Вернувшись оттуда, куда его возили, отец начал ходить к психологу.