— Да нет. Дитятку… — еле слышно произнесла девочка.

— Которого из десяти? — потребовала уточнения парикмахерша.

Сопалатница с ужасом уставилась на нее.

— Ну почему вы такая злая, Лидия? — В голосе ее почувствовалась мольба, будто от ответа на заданный вопрос зависела вся ее будущая жизнь.

— Потому что у меня доброе сердце, — объяснила парикмахерша. — А доброту приходится прикрывать злом, потому что иначе съедят на фиг.

— А отец… Отца-то последнего хоть знаете?..

— А ты до сих пор ничего не поняла? Вот действительно дура! — И Лидка натужно засмеялась, поразившись недальновидности своей соседки.

Здесь в палату влетел порыв сильного ветра. Он выбил настежь полузакрытые рамы, стекла в них звякнули как порванные струны. Запах перетушенной капусты из местной кухни сдался и побежал трусливо на цыпочках из коридора больницы на улицу. В лицо ударил горячий воздух странствий, будто ты стоишь у железнодорожной насыпи, а мимо тебя проносится скорый.

Лидка соскочила со своей кровати. Не запахнув халата, с вываливающимися из-за пазухи пирожками, которые соблазнили многих, но не пригодились никому, бросилась к окну и поразилась: над городом висела серая мгла. Со стороны озера Яровое налетел нешуточный ураган, будто невидимое чудовище прочищало горло и нос, чтобы дунуть, плюнуть и гаркнуть по-настоящему.

— А говорили, что ясно, — сказала Лидка, с трудом закрывая рамы. — Набрехали. Сейчас гроза долбанет.

— Еще с утра парило. Я аж вся пропотела, — подтвердила сопалатница.

Начали выть собаки. Лидка увидела, как на улице Орлеана возникло небольшое американское торнадо. Вихрь пыли завертелся на пуантах, завязался узлом и, втянув в себя куски сухой травы и обрывки бумаги, двинулся вперед по переулку, как сумасшедший танцор.

Картина была дикой, безотрадной. Лидка даже задвинула шторы, чтобы не видеть этого природного недомогания, когда воздух мутит, а под озером кто-то большой и грузный переворачивается с бока на бок.

А когда она возвратилась на свою железную кровать, то в палату вошел незнакомый ей гражданин.

— Вы Лидия Павловна Дериглазова? — спросил он тихим вкрадчивым голосом, слегка улыбаясь и излучая всем видом своим крайнее расположение.

— Ну? — подозрительно откликнулась Лидка, оглядев его с ног до головы.

— Это вам. — Он подал ей в руки авоську с апельсинами. — Апельсиновый сок в свежем своем состоянии препятствует тромбозам, повышает иммунитет и способствует укреплению потенции. Разрешите, я присяду.

— При чем тут потенция? — не поняла парикмахерша. — Вы куда клоните? Мне это сейчас совсем не нужно.

— А если б вы были мужчиной? — пробормотал незнакомец. — Если бы тестостерона оказалось больше, чем эстрогена, как бы вы тогда запели?

— Вы что, из Горэнерго? — предположила почему-то Лидка. — Да вы не шумите. Как выйду из больницы, так сразу все погашу.

— Да нет, — ответил ей на это гражданин. — Ваши долги так быстро не погасишь.

Не дожидаясь разрешения, он пододвинул к кровати железный стул с деревянным сиденьем и сел на него, внимательно глядя Лидке в глаза.

Она отметила, что от гражданина несет нездешней сладостью. Если бы был на свете гигантский леденец на двух ногах, которого обсосали и выплюнули, то он стал бы как раз этим гражданином с набриолиненными масляными усами, глазками миндалевидной формы, источавшими патоку, волосами пусть редкими, но серьезными — в смысле прически и представительности. А щечки, щечки… Ну ведь кого-то они напоминали, эти круглые щечки, в которые можно было впиться безумным поцелуем, а можно было просто отшлепать их, как задницу, а потом зализать влажным благодарным языком.