Мальчик почувствовал, как по его теплой после постели спине волной пробежала омерзительно холодная волна страха.
«Не бойся, ты же мужчина», – вспомнил он слова отца.
«Впереди темно», – подумалось ему.
«Не бойся», – сказал он сам себе и сделал шаг по почти черной на фоне всего серого тропинке.
Он шел домой.
От его дыхания ее стошнило, но он не давал ей повернуться на бок. Он разорвал на ней майку и, скуля, стал ронять ей на грудь капли слюны…
Она задыхалась, пытаясь повернуться, она выбивалась из сил, но он держал ее, бешеными, почти желтыми гепатитными глазами пожирая ее грудь…
Повизгивая от восторга, он пытался хоть что-то сделать свободной рукой со своим членом. Глядя в стекленеющие глаза девочки, он добился лишь очередной порции слизи в свою грязную ладонь с узловатыми пальцами. Он мог насладиться только этим, но превратить девочку в женщину он не мог. По той простой причине, что для этого нужен мужчина.
Стараясь не терять ни капли и без того секундного оргазма, он впился в обнаженную маленькую грудь своими зубами. И лишь почувствовав во рту вкус железа, он, продолжая рычать, скатился с нее и задышал, как подыхающая лошадь – редко и шумно.
Все началось два года назад, когда после ежедневных избиений одноклассниками мальчик однажды пришел домой, размазывая сопли по лицу. Оказывается, как выяснил отец, его даже не били. На него просто пошел с кулаками наперевес заводила всех драк и гроза школы – пацан, по два года отучившийся в четвертом и пятом классах. И мальчик испугался. Он сильно испугался…
И это видели все в классе.
Отец забрал мальчика из школы и перевел в другую, частную. Родители переехали в коттедж, и школа была в двух шагах от дома.
«Не бойся и никогда ничего не проси», – учил его отец.
Они с отцом в течение недели приводили в порядок пыльный, захламленный подвал дома. Чистили, мыли, скоблили с утра до вечера. Трудились до тех пор, пока отец однажды вечером, бросив в угол мокрую тряпку, не сказал:
– А вот теперь можно и делом заняться.
Что такое дело, мальчик не знал, поэтому молча выполнял все, что требовал отец, – таскал в подвал выструганные тут же, во дворе, доски, песок и инструменты. Отец в работе заводил сам себя и этим непонятным пока сыну энтузиазмом заражал мальчика. Однажды мальчик не выдержал и спросил, надеясь, скорее, на общий ответ, нежели на обстоятельный. Старший в семье мужчина посмотрел на него как-то устало (сказывался возраст – мальчик был поздним ребенком, а в пятьдесят трудно жить жизнью тринадцатилетнего) и ответил, словно отчитываясь перед госприемкой за созданное творение:
– Это ринг. Здесь мы исключим канаты. Никаких канатов. Их не бывает в жизни, а бывает наоборот – не на что опереться спиной. Здесь, в наиболее освещенном углу, будет размещен мешок. Это место хорошо еще и тем, что мешок будет висеть у несущей стены. Со временем песок в мешок будет добавляться, а это не очень благоприятно может сказаться на конструкции дома. Ну и, наконец, «железо». Ты доволен?
Мальчик промолчал.
– Ты боишься?
Мальчик не отвечал.
– Запомни на всю свою жизнь, сынок: никогда никого и ничего не бойся и никогда ничего ни у кого не проси. Особенно милости.
И положил подростку на плечо свою тяжелую руку…
Это значит, что родители уже приехали домой. Это значит, что его ждали большие неприятности. Отец никогда не ругался и не кричал. Он просто очень переживал. Мальчик был у него первой и последней надеждой. Пять лет назад они с женой решили завести второго ребенка. Врачи не отговаривали отца, но и не проявляли уверенности в благополучном исходе дела. |