Служба отца на флоте закончилась после пожара на подводной лодке в море Лаптевых. Они все выжили, но из всех членов экипажа, решивших после этого завести детей, все благополучно завершилось лишь у отца мальчика. Дети остальных либо рождались мертвыми, либо умирали спустя некоторое время. Это все проклятая подлодка!..

Мать была моложе отца на двадцать лет, поэтому решение вопроса о рождении брата зависело только от отца, и он решился. Брату было отмерено жизни двадцать секунд. В родильную комнату был срочно приглашен отец, и врач поставил перед ним дилемму, которая напополам разрезала его сердце. В течение ближайших трех-четырех минут либо должен умереть ребенок, либо при дальнейших родах может умереть его жена. А имел ли право он, врач, ставить человека перед таким выбором?.. Не должен ли был он сам, пожилой и очень умный врач, просто спасти женщину и не заставлять отца своим словом казнить ребенка? Но он сделал то, что сделал.

Отец мальчика сказал просто:

– Спасите ее. Пожалуйста…

Он был военным моряком. И не знал, как просить. Даже сейчас…

И мальчик остался с отцом и матерью. Этот тринадцатилетний мальчик.

Он вдруг вспомнил: время сейчас слишком раннее, любой почтальон предпочтет повернуться на бок в своей постели, нежели встать в четыре часа утра. Откуда на крыльце могли взяться газеты? И как могут сейчас быть дома родители, если ближайшая электричка из города прибывает в шесть часов семнадцать минут?

Они не узнают, что мальчика не было дома всю ночь!

Он в книжке читал, что от любви теряют голову. Может, это любовь? Ведь они с девочкой настолько потеряли голову, что не смогли даже сообразить элементарного.

Мальчик рывком сдернул со своего крепкого, загорелого тела футболку и стал делать разминку перед домом. Спать он все равно уже не сможет. От мысли о том, что он сейчас сможет уснуть, он снова рассмеялся.

Еще минута, и он нырнул в подвал, откинув в сторону крышку тяжелого люка.

Боксерский мешок, не привыкший к тому, чтобы его дубасили в начале пятого утра, возмущенно заскрипел вбитой в потолок петлей. Это был уже не тот мальчик, что спустился сюда два года назад. Это был сильный, уверенный в себе и чуть нагловатый «по-подростковому» юноша. Разорванный мешок латался за это время три раза. А полгода назад срослись кости на носу того дегенерата, из-за которого мальчик от страха описался в штаны. Тогда это все видели. Мальчик нашел его в той старой школе. И это тоже все видели. А кто не видел, тому рассказали…

Мальчик вышел на улицу и с удивлением отметил, что за то время, пока он боксировал, на улице стало совсем светло. Он стоял на площадке перед домом и сматывал с рук эластичные бинты. В шесть часов в деревне напротив, через речку, включают громкоговоритель, и первые звуки гимна страны возвещают о том, что наступил новый день. Но радио молчало, значит, нет и шести.

Внезапно он услышал торопливые, неровные шаги. По тропинке кто-то двигался. Мальчик стал сматывать бинты медленнее, вглядываясь в заросли, прикрывающие дорожку.

По тропинке шел человек в сером плаще. Его раньше мальчик никогда не видел в городке, очевидно, это был чей-то гость, стремящийся уехать на той же электричке, на которой приезжают его родители. На шесть семнадцать.

Мальчик, зажав бинты в кулаке, сделал шаг к калитке и зацепил ногой металлическую лейку. Она, звякнув, упала на бок…

…человек резко обернулся…

…и облила ногу мальчика охладевшей за ночь водой.

Была всего секунда, но ее хватило мальчику, чтобы понять одну простую вещь. Он смотрел в глаза человеку, а тот бегал глазами по лицу мальчика.

Отец говорил на ринге, что уверенный в себе, спокойный человек всегда смотрит в глаза. А человек-трус и зверь отведет взгляд и даже при общении будет бегать глазами.