Например, отыскать Анькиного убийцу. Отыскать — и…

Я включила холодную воду. Подставив под обжигающе ледяную струю ладони, почувствовала, как становится легче. Холодная вода отрезвила мой мозг. Теперь я могу начать поиски. Кипящее бешенство превратилось в холодный гнев.

Я вытерла руки мягким полотенцем. Стало чуть легче. Посмотрев в зеркало, я убедилась, что почти успокоилась. Теперь я уже смогу держать себя в руках.

Я прошла в гостиную. С чего начать? Я задумалась. Ах, да! Сначала я должна вспомнить все наши разговоры. До мельчайших подробностей. Постараться ничего не упустить. Возможно, Анька говорила что — то такое…

Я легла на диван. Закрыла глаза. Сосредоточилась на вчерашнем дне.

Окружающий мир наконец-то оставил меня в покое.

* * *

— Ах, какая жалость!

Анькино хорошенькое лицо сморщилось. Она разглядывала эту тоненькую книжку с восторгом дикаря, увидевшего пестрые фенечки.

— Что это? — поинтересовалась я.

— Смотри, — она протянула мне белый томик.

«Английская поэзия абсурда».

— Ну и что?

— Это же лимерики! — В Анькиных глазах было столько восторга, что я сразу доперла: лимерики эти вещь бесценная. Анька просто за так сиять вам не станет.

— продекламировала Анька.

Я засмеялась.

— Анька, ну купи ты себе эти свои лимерики…

— Фу, — наморщила Анька вздернутый нос, — ты, Иванова, временами страдаешь отсутствием чуткости. Взгляни на цену…

Я взглянула. Ни фига себе… Сия тоненькая книжуля стоила тридцатник!

— И где же нам, простым труженицам театра, насшибать такие башли? — вздохнула Анька. Она положила книжечку на место. Как ребенок, понимающий невозможность чуда. Смирившийся с его отсутствием.

Этого я допустить не могла. Ежели наша феечка перестанет верить в чудеса — на что ж рассчитывать нам, простым смертным?

Я достала из кармана тридцатку и протянула продавщице. Анька немного обиделась.

Это было видно по выражению ее чуть раскосых зеленых глаз.

— Ань, я же купила себе, — попыталась я оправдаться, — а тебе даю ее только почитать. На неограниченное время…

Она решила, что сердиться не стоит. Схватив бесценные лимерики в ладошки, чмокнула меня в щеку и изрекла:

— Ты, Танька, вовсе не Ведьма. Ты — волшебница. А я — Золушка.

— Пошли, Золушка, — усмехнулась я, — насколько я помню, ты и готовить толком не научилась…

— Не-а, — согласилась Анька, — и в квартире у меня черт знает что творится…

Мне было хорошо рядом с ней. Так хорошо, как никогда ни с кем не было. И не будет… Теперь — никогда не будет!

* * *

Я открыла глаза. В голову лезла всякая муть, не относящаяся к делу… Что еще Анька тогда говорила?

Ах, да… О ребенке. Какие у него ручки и ножки. Поскольку Анька только что побывала на УЗИ. Вот только выяснить пол младенца она не успела. Забыла? Какая разница?

Господи… Анечка, ведь вас было — двое?

В носу защипало. Я не плакала уже миллион лет.

Нет. Плакать я не собираюсь. Не дождетесь. Вместе со слезами уходит энергия. А она мне необходима. Для мести.

За двоих людей, которых я любила. И неважно, что со вторым я еще не успела познакомиться. Думаю, он был куда лучше вас. Я сдержала слезы.

Анька Волошина не покончила с собой. Где вы видели беременных женщин, бросающихся с девятого этажа?

Аньку Волошину убили. И я найду того, кто это сделал.