— Вера, ты в чудеса веришь? — Вопрос вырвался сам собой, о чем Злобин тут же пожалел.

Жена с тревогой в глазах посмотрела на Злобина, интуитивно догадавшись, что вопрос как-то связан с работой мужа.

— Я восемь лет подряд наблюдала чудо. — Она поставила перед Злобиным чашку. — Завотделением однажды привел старичка. На профессора из старых фильмов похожего. Благообразный такой, с седой бородкой. Глаза лучистые и добрые. Я как раз женщину к выписке готовила. Неоперабельный рак в тридцать лет. Уже румянец во всю щеку.. — Она тяжело вздохнула. — Месяца два оставалось, дальше — агония. Старичок присел на край ее постели, взял за руку. Спросил, что ее так гнетет. А женщина уже смирилась с диагнозом, только боялась, что дочка-второклассница без матери останется. Об одном мечтала: чтобы дочка школу окончила и в институт поступила. А старичок заглянул ей в глаза и улыбнулся. Сказал, что рано помирать, если такое дело ее на земле держит. Лба ее коснулся и сказал: «Поступит дочка, тогда и уйдешь». Вера замолчала, отвернувшись к окну.

— Ну а где же чудо? — не выдержал Злобин.

— Ровно восемь лет прожила. Катя, ее дочка, у нас в кардиологии сейчас медсестрой работает. Учится на вечернем отделении мединститута.

— Вот это да! — Злобин чуть не выронил пирог. — Действительно чудеса.

— Старичок сказал: помощь свыше приходит тогда, когда ты сам уже не в силах помочь. Только надо биться до самого конца, пока не падешь духом от бессилия. Только тогда произойдет то, что написано: «Блаженны падшие духом, ибо утешатся». Чудо — это не везение, а утешение. Просто оно приходит, когда ты его уже не ждешь, поэтому и воспринимается как чудо.

— Странные мысли у твоего профессора!

— А он и не был профессором. Халат для солидности надевал. Больные врачам привыкли доверять, а не святым. Как наш завотделением с ним познакомился, не знаю. Но старичок тот святым был. Самым настоящим.

Злобин сделал большой глоток чая. Вера всегда подмешивала какие-то травы, каждый раз другие. Сейчас из кружки поднимался мятный запах с примесью какой-то душистой горечи.

«Дурак я, дурак! На сколько себя обокрал. Все боялся, что начнем друг на друга ушатами служебную грязь лить. А оказалось, можно по-людски поговорить о работе так, что на сердце легче становится».

Он накрыл ее пальцы своей ладонью, нежно сжал. Вера посмотрела на него с благодарностью и мягко улыбнулась.

Резкая трель телефонного звонка рассыпала тишину. Злобин болезненно поморщился, словно в кожу впились тысячи стеклянных иголок.

— Черт, не дадут поесть спокойно!

— Андрюша, рабочий день еще же не кончился, — мягко возразила Вера.

Удержала, положив руку ему на плечо, и сама пошла за телефоном.

— Если Дятел, скажи, я уже вышел! — крикнул вслед Злобин. Общаться с прокурором сразу же после обеда посчитал вредным для здоровья. Ничего хорошего услышать не рассчитывал. Самой худшей из новостей могло быть распоряжение передать дело Гусева в областную прокуратуру.

Злобин суеверно сжал кулак. «Господи, помоги! Дай еще сутки», — мысленно взмолился он.

Вера вернулась, неся телефон. Длинный шнур тянулся по полу.

— Какой-то мужчина. Голос незнакомый. Очень мягкий и интеллигентный, — предупредила она, протянув трубку.

Злобин недоуменно пожал плечами. В прокуратуре мягких голосов не было и особой интеллигентностью никто не страдал.

— Слушаю, Злобин, — строгим, «служебным» голосом представился он.

Иногда звук, запах, свет, проникший в сегодняшний день из далекого прошлого, заставляют время остановиться, и оно, словно срикошетив от невидимого препятствия, летит назад, в тот день, что прячешь в самом дальнем уголке памяти.