– Да, Рери, это все справедливо. – Видно было, что Харальду нравится этот замысел. – Что ты об этом думаешь?

В душе человек горячий и увлекающийся, Харальд, однако, был не так решителен, как младший брат, и всегда с ним советовался, хотя по рожденному упрямству советы принимал не всегда и часто спорил. Сейчас Рери видел, что старший брат уже целиком заглотил Берговы наживки. И хотя Одноглазый говорил красиво и убедительно, в душе Рери шевелился червячок сомнений.

– Что-то вы слишком легко отодвинули Гудлейва, – заметил он. – Ему не три года, а все четырнадцать, он уже два года как носит меч. И он не только внук Хакона конунга, но и сын Ингвара конунга. Ну, допустим, все сложится, как вы хотите и нас, – а скорее, тебя, Харальд, ты ведь об этом мечтаешь? – провозгласят конунгами. Но всего через два-три года Гудлейв станет совсем взрослым и тоже найдет поддержку. Через два-три года он потребует вернуть ему отцовскую власть, и нам будет нечего ему возразить. К тому же наверняка найдутся недовольные тем, что власть в Смалёнде захватили датчане. То есть мы с тобой. И что здесь будет через три года? Нас попросят уйти. Здесь вам, скажут, не Сканей и не Блекинге. Ты захочешь слезать с почетного места, Харальд?

Харальд промолчал, но лицо его дрогнуло, ясно выражая: нет, ни за что!

– Вот видишь! – Рери выразительно глянул на брата. – А если мы не согласимся уйти, будет война. Ты, Берг, ведь хочешь избежать войны между смалёндцами? А вот ее-то мы и получим, если последуем твоим советам.

– А чего хочешь ты? – воскликнул Харальд, в негодовании на брата, который разрушил такое приятное и почетное будущее. – Ты хочешь всю жизнь просидеть за чужим столом?

– Я хочу сидеть за своим столом! – с напором ответил Рери. – Своим, ты понимаешь! А здесь все чужое. Чем разевать рот на дядино наследство и думать, как бы обобрать собственного младшего родича, думай лучше о том, как вернуть наследство нашего отца, нашу собственную землю! Это потруднее, чем сесть на все готовое. Зато если мы вернем Ютландию или хотя бы Съялланд, никто нас не упрекнет и мы сможем смело смотреть в глаза кому угодно!

Харальд ответил не сразу. Младший брат был прав, но ему не хотелось отказываться от соблазнительной возможности получить землю и власть конунга прямо сейчас и без усилий. Ну, почти без усилий.

– Значит, ты нас не поддержишь? – спросил он чуть погодя.

– Мне чужого не надо, – коротко ответил Рери, и по его упрямо сжатому рту, по сердито сузившимся глазам Харальд видел, что уговоры будут бесполезны.

Продолжать он не стал. Хоть Харальд и был старше на два года, не он, а Рери убил Харда Богача и отомстил за Ингвара, и у Харальда не хватало духу с ним спорить. А Рери было бы стыдно перед памятью дяди, по сути, указавшему ему единственную истинную дорогу к чести и славе, согласись он на предложения Берга. А сбить его, если уж он убежден в своей правоте, не смогла бы даже великанша Гевьюн с той бычьей упряжкой, которой она оторвала остров Съялланд от Швеции.

Но Берг Одноглазый не оставил своих замыслов. Несогласие между братьями его даже устраивало: он видел, что Харальд, которого он к тому же наметил себе в зятья, охотнее прислушивается к чужому мнению, а значит, в качестве конунга будет гораздо удобнее. А если упрямый младший брат противится, то даже хорошо: пусть отправляется на свой Съялланд или в Хель, зачем стране слишком своевольный конунг?

До весны, когда собирался общий тинг, ждать было слишком долго, и избрание нового конунга было решено провести при погребении Ингвара. За день до пира родичи погибшего собрали в гриднице самых знатных людей державы: харсиров, лагманов и «больших бондов».