Вот и дом, в котором они жили. Проезжая мимо него, она притормозила. Дом был меньше, чем ей казалось по воспоминаниям, и куда меньше других особняков на этой улице. Он выглядел, как простое пальто на вешалке среди норковых шуб. Лизе страшно было и представить, сколько бы теперь стоило снять такой дом. Веранда, выкрашенная в белый цвет, тонула в сумерках, на ней видна была чужая мебель.

Когда они переехали сюда из Калифорнии, мать сказала: «Мы какое-то время здесь поживем, но недолго». Лиза никогда не говорила об этом доме «мой», даже в разговорах с друзьями из американской школы она предпочитала излюбленную формулировку матери: «там, где мы сейчас живем». В тринадцать лет Лизу немного пугали чужие края, которые она представляла себе только по фильмам и передачам, — а Порт-Магеллан был воплощением всех таких краев, смешавшихся в одном огромном котле. Она тосковала по Калифорнии и страстно мечтала о возвращении гуда. Во всяком случае, поначалу.

Чего ей хотелось теперь?..

Правды и памяти. Без памяти о прошлом не может быть правды.

Крыша была темной от пепла. Лизе невольно вспомнилось, как они с отцом сидели здесь по ночам на веранде. Вели б можно было опять оказаться с ним здесь! Поговорить — не о Брайане, конечно, не о ее неприятностях, а о пепле и о тех, кого Роберт Адамс называл (неизменно улыбаясь при этом) Сущностями Очень Больших Размеров. Обо всем, что за пределами будничного мира.

Когда она наконец вернулась домой, уже стемнело. Квартира была в беспорядке — немытая посуда в раковине, неубранная постель, все еще хранящая запах Турка. Лиза налила себе бокал красного вина и попыталась обдумать то, что говорил Брайан. Что это за «серьезные» люди, которые так заинтересовались этой женщиной, из-за которой (или с помощью которой), быть может, и исчез ее отец? Прав ли Брайан, считая, что ей лучше уехать домой? Можно ли извлечь еще хоть что-то существенное из руин, оставленных Робертом Адамсом?

Или, может, она сейчас ближе чем когда-либо к чему-то самому важному — потому ее и преследуют?..

По дороге Турк еще дважды звонил Томасу и оставлял ему сообщения. Томас не отзывался, и Турку стало совсем не по себе. Со стариком явно случилось что-то неладное. Может, конечно, он засел в каком-нибудь кабаке. Томас не изменил старым привычкам и все еще попивал, хотя никогда не надирался до такой степени, как раньше. Но на телефонные звонки он отвечал в любом состоянии. Петляя по заваленным пеплом улочкам Нью-Дели, Турк направлялся к дому старика. Его охватывали самые недобрые предчувствия. Томас был Четвертым, и со здоровьем у него все было в порядке. Но и Четвертые не бессмертны. Они тоже стареют и умирают. Он мог опять заболеть чем-нибудь. Или попасть в какую-нибудь переделку. Такое в Нью-Дели случалось чуть не каждый день. В округе орудовала пара банд филиппинцев, действовала сеть наркопритонов, все время что-нибудь да приключалось.

Турк оставил машину возле гремящей и орущей забегаловки, на углу плохо освещенного переулка, где жил Томас. Только-только стемнело. Кругом кипела жизнь, за каждой второй дверью завывала музыка. Но в фургоне у Томаса было темно, свет не горел. Может, старик спит? Дверь была почему-то приоткрыта.

Турк постучал в нее на всякий случай, хотя был уже уверен, что это бесполезно. Из дома не доносилось никаких звуков. Нашарив в кармане налобный фонарик, он включил его и посветил мигающим светом внутрь. В комнате царил разгром. Столик возле кресла, в котором обычно сидел Томас, валялся вверх ногами, на полу виднелись осколки лампы. В воздухе висел еще запах застарелого пота. Турк посветил на кровать, но она оказалась пуста.

Подумав секунду, он вышел и решительно постучал в соседний фургончик.