Его тень простиралась перед ним, как стрела. Ни дорог, ни тропинок здесь не было — только каменистая пустыня и невысокие волнистые взгорья. Но он точно знал, в каком направлении следует идти. Так бывает, когда решаешь нудную задачку по математике и вдруг находишь ответ. Ему хотелось избавиться от шума собственных мыслей, раствориться в звуках, исходящих из темноты, — в скрипе гальки под ногами, напоминающем шуршание наждачной бумаги, посвистах ветра, шорохах мелких ночных существ, добывающих себе пропитание в темноте. Он брел но пустыне в блаженном состоянии совершенной опустошенности.

Гак он шел и шел, забыв о доме, потеряв счет времени, пока не увидел розу.

Он испугался и тотчас опомнился.

Неужели он уснул на ходу? Когда он выходил из дому, пупа была над горами на востоке, а сейчас она висела над равниной на западе, крохотная, словно фонарик сторожа. Тем временем успело здорово похолодать, хотя Айзеку было жарко. Он вдруг почувствовал себя обессилевшим вконец.

Он взглянул на луну. Потом опять на розу, что росла у него под ногами.

«Роза» — это слово первым пришло ему в голову при виде толстого стержня, торчащего из песка, увенчанного стекловидной малиновой луковицей, которая в лунном свете вполне могла бы сойти за цветок. Но, конечно, это был не настоящий цветок. Цветы не растут поодиночке в пустыне, и у них не бывает лепестков из чего-то вроде полупрозрачных красных кристаллов.

— Привет, — сказал Айзек. В темноте собственный голос показался ему неестественно тихим. — Ты как здесь оказалась?

Роза, обращенная к западу, к луне, тотчас повернулась к нему. В сердцевине бутона виднелся глаз — небольшой черный глаз из чего-то вроде вулканического стекла, внимательно его разглядывающий.

Нашла его посреди пустыни в конце концов именно Сьюлин Муа, чему Айзек нисколько не удивился.

Стояло безветренное, жаркое утро. Он сидел на земле, обхватив голову руками и упираясь локтями в колени, как будто пустыня была огромной чашей, а он скатился на самое ее дно. Он слышал шаркающие шаги Сьюлин, но не поднял глаз: он и так был почти уверен, что она за ним придет.

— Айзек! — позвала Сьюлин своим суховатым, но мягким голосом. Он ничего не отвечал. — Все тебя уже обыскались. Дома очень волнуются.

— Простите. Я не хотел.

Она положила свою маленькую руку ему на плечо.

— Почему ты ушел так далеко? Что ты тут искал?

— Не знаю. Но здесь вот что. — Он указал на розу.

Сьюлин наклонилась, чтобы ее рассмотреть, осторожно сгибая свои похрустывающие колени.

При свете дня роза выглядела уже не так. От жары ее темно-зеленый стебель склонился, исчезло сияние, идущее из кристаллической луковицы, глаз внутри цветка потерял свой блеск. Ночью, подумал Айзек, она походила на что-то живое. Сейчас — скорее на что-то мертвое.

Сьюлин долго и задумчиво разглядывала розу. Потом спросила:

— Что это, Айзек?

— Не знаю.

— Ты из-за этого сюда пришел?

— Нет… Не совсем. — Он не знал, как сказать. Из-за розы, да… но не только из-за нее. Из-за чего-то гораздо большего, что свидетельствовало о себе через розу.

— Ну и ну, — сказала Сьюлин. — Как думаешь, стоит об этом рассказывать? Или лучше никому не говорить?

Айзек не знал, что ответить.

— Ну ладно. Пошли домой. Сам понимаешь. Уже пора…

— Хорошо. — Все равно розе оставалось жить недолго.

— Идем?

— Идем, — ответил Айзек.