Литлмор слушал его с мрачным видом.

— Как это ей удалось?

— Она была на большом приеме в Лонглендсе, все гости нашли, что она очень забавна. Должно быть, они и взяли ее под свое покровительство, помогли сделать первые шаги.

В ответ Литлмор разразился смехом, его, видимо, поразила нелепость того, что он услышал.

— Только подумать!.. Нэнси Бек!.. Ну и чудаки эти англичане. За кем только они не побегут! В Нью-Йорке к ней бы и близко не подошли.

— О, Нью-Йорк старомоден, — сказал Уотервил и далее сообщил своему другу, что леди Димейн с нетерпением ожидает его приезда и надеется с его помощью помешать сыну ввести «эту особу» в семью. Литлмора не особенно встревожили замыслы ее светлости — как он дал понять, достаточно дерзкие; он заметил, что уж сумеет не попасться ей на глаза.

— И все же баронету не пристало жениться на миссис Хедуэй, — заявил Уотервил.

— Почему бы и нет, раз он ее любит?

— Ну, если вопрос только в этом!.. — вскричал Уотервил с цинизмом, весьма сильно удивившим его друга. — А вы женились бы на ней?

— Разумеется, если бы был в нее влюблен.

— Но вы поостереглись в нее влюбляться.

— Да… и Димейну лучше было бы последовать моему примеру. Но раз уж он попался… — и Литлмор закончил фразу плохо скрытым зевком.

Затем Уотервил поинтересовался, как его друг ухитрится пригласить к себе миссис Хедуэй, несмотря на приезд сестры, и Литлмор ответил, что тут и ухитряться не нужно, — он просто не станет ее приглашать. На это Уотервил заметил, что он непоследователен; Литлмор согласился, что это вполне может быть, и спросил своего молодого друга, нельзя ли найти иной темы разговора, чем миссис Хедуэй. Он не разделяет интереса Уотервила к этой даме, а ему, несомненно, еще достаточно придется сталкиваться с ней в дальнейшем.

Уотервилу было бы неприятно, если бы у Литлмора создалось ложное впечатление о степени его интереса к миссис Хедуэй, ибо он льстил себя надеждой, что интерес этот простирается лишь до определенных пределов. Он нанес ей визит раза два или три, с облегчением думая о том, что она больше в нем не нуждается. Таких откровенных разговоров, как в Лонглендсе, теперь между ними не возникало. Миссис Хедуэй могла обойтись без его помощи; она и сама знала, что стоит на пути к успеху. Она делала вид, будто удивлена своим везением, в особенности его быстротой, но в действительности ее ничто не удивляло. Она все принимала как должное и, будучи натурой активной, столь же мало времени тратила на ликование по поводу нынешнего успеха, сколь мало потратила бы его на уныние по обратному поводу. Она много говорила о лорде Эдуарде, и леди Маргарет, и прочих титулованных особах, выказавших желание поддерживать с нею знакомство, и утверждала, будто прекрасно понимает причину своей популярности, которой, видимо, предстояло еще возрасти. «Они приходят, чтобы потешаться надо мной, сказала она Уотервилу, — они приходят, просто чтобы им было что повторять. Стоит мне раскрыть рот, они заливаются смехом. Они решили раз и навсегда, что у меня типично американское чувство юмора, и, что бы я ни сказала, даже самую простую вещь, они хохочут до слез. Должна же я как-то выражать свои мысли, да к тому же, если я молчу, я кажусь им еще смешнее. Они повторяют то, что я говорю, одной важной персоне, и эта персона намекнула на днях кое-кому из них, что хочет послушать меня собственными ушами. Ну и получит от меня то же, что и другие, не лучше и не хуже. Я не знаю, как я этого добиваюсь, иначе я говорить не умею. Мне толкуют, будто соль не в том, что я говорю, а в том, как я говорю. Что ж, им легко угодить.