У Мэв потемнело в глазах, во рту появился привкус крови. Один ухватился за волосы, второй — под локоть, и ее потащили вперед.

Во дворе снова раздались выстрелы. Искупители замерли и переглянулись. В их глазах мелькнул страх.

Тот, что держал Мэв под локоть, вдруг извернулся, выставив ее перед собой.

Перед ней оказался истекающий Хансекер. Он схватил первого Искупителя, дернул на себя и вонзил серп ему в живот. В это мгновение Мэв затылком ударила второго по носу. Он вскрикнул от боли и отлетел к стене. Мэв вырвалась, но потеряла равновесие, споткнулась и упала. Хансекер поднял окровавленный нож и перескочил через нее. Из сломанного носа Искупителя потекла кровь, его глаза застили слезы. Он даже не увидел, как нож вонзился в его грудь. Хансекер повернул клинок и коридор огласился нечеловеческим воплем.

Последний Искупитель с бархатным мешочком бросился бежать. Подермил так и стоял, не шевелясь. Хансекер тяжело дышал, опершись спиной о стену. Нож выпал из его руки. Подермил подошел поближе и подставил плечо. Хансекер осел на землю, и Подермил, не в силах удержать его вес, опустился с ним.

Мэв подошла поближе. На затылке Хансекера зияла огромная рубленая рана. Она рывком распахнула медвежью шкуру — рубашка пропиталась кровью. Разорвав ее, Мэв увидела две огнестрельные раны — в грудь и в живот — и несколько колотых. Самые страшные — в груди — бурлили кровью. Мэв положила руки сверху и надавила.

— Приведите хирурга, — велела она Подермилу. Стрельба во дворе стихла. Подермил кивнул и бросился к лестнице.

Мэв продолжала давить на раны, глядя в раскрытые глаза Хансекера.

— Не вздумай умереть, глупый, — сказала она.

Ледяной Кай бежал вниз, с каждым скачком перепрыгивая по три ступени. Спустившись, он чуть не упал, но выправился, ухватившись за перила. Открывшееся зрелище потрясло его сверх всякой меры.

Все Искупители, оставшиеся во дворе, были мертвы.

Над их трупами стояли убийцы — раненые, перевязанные, истекающие кровью. У одного не было левой руки. Якобы отборные Искупители полегли в стычке с недобитыми варварами.

Кай прижал к себе черный мешочек и направился к коню.

Ему преградил путь однорукий с саблей наголо.

На бронзовой овальной застежке его плаща заиграло солнце. В центре был вырезан отполированный круг — сейчас, в солнечном свете, он засверкал золотом.

В ушах снова зазвучали слова старого священника:

«Я уйду с радостью, Ледяной Кай. Тебе будет много хуже, когда ты повстречаешь человека с золотым глазом».

Мир рухнул. Время остановило свой бег. Гэз Макон никогда не был врагом. Хуже того, если бы Кай не попытался убить Макона, ему не пришлось бы столкнуться с Мойдартом и идти против ригантов.

«Тогда меня бы здесь не было», — подумал он.

Однорукий шагнул вперед, и Кай вытащил саблю из ножен.

Однорукий не мог победить. Его лицо посерело от боли и усталости, из обрубка руки сочилась свежая кровь.

— Оставь меня и живи, — сказал Ледяной Кай. — В таком состоянии ты мне не противник.

Враг не двинулся. Внезапно Кай сделал выпад, нацелив саблю в его грудь. Клинок риганта дернулся, отразил удар, скользнул вдоль сабли Винтерборна и вонзился в его горло.

— Не противник тебе, глупец? Я — ригант!

Эти слова были последним, что услышал Ледяной Кай.

Битва продолжалась весь день. К вечеру потери обеих сторон достигли небывалых размеров. Мантилан удерживал восточный склон почти до заката, но враг все-таки прорвался. Гэз Макон попытался нанести ответный удар, но безрезультатно. Мантилан, Бал Джас и восемь сотен ригантов погибли.

Западный склон удержался ценой жизни трех тысяч солдат.