В отличие от неё, дядюшка Микстли изучил основы этого искусства, ещё будучи всего лишь деревенским тлатокапили, и продолжал совершенствоваться в нём всю жизнь. Впервые его познакомил с грамотой ещё тот, давешний Микстли, его тёзка-мешикатль. Впоследствии, возвращаясь из Теночтитлана в сопровождении переселенцев, дядя каждый вечер брал уроки чтения у одного из жрецов, а по возвращении в Ацтлан сделал этого жреца своим личным учителем. Благодаря такому усердию, к тому времени, когда я приступил к обучению, дядюшка уже собственноручно составлял послания Мотекусоме, докладывая Чтимому Глашатаю об успехах в деле преобразования Ацтлана. Более того, он, исключительно для собственного удовольствия, даже начал писать стихи — именно такие, каких мы, знавшие его натуру, и могли от него ждать. То были едкие, циничные размышления о несовершенстве человеческих существ, их жизни и самого мироздания. Дядюшка, бывало, читал нам свои стихотворения, и одно из них я запомнил.

Уже в начальных школах нас, учеников, начинали потихоньку знакомить с основами истории Сего Мира, и я, хоть и был очень юн, не мог не заметить, что иные из рассказов наставника сильно расходились с тем, что мне доводилось слышать в семейном кругу от прадеда — Хранителя Памяти Ацтлана. Например, из того, что рассказывал нам учитель — жрец-мешикатль, можно было сделать вывод, будто весь их народ в один прекрасный день вдруг неведомо как возник на острове Теночтитлан — во всём своём блеске, великолепии и могуществе, со всеми выдающимися познаниями и многочисленными полезными умениями. Это не согласовывалось с тем, что я и мои родичи слышали от старого Канаутли. Поэтому как-то раз мы трое — Йайак, Амейатль и я — явились к прадедушке с просьбой разъяснить упомянутое противоречие.

— Аййа, — снисходительно усмехнулся он, — эти мешикатль — народ хвастливый. Они склонны без зазрения совести подтасовывать факты, выпячивая то, что находят нужным, и закрывая глаза на всё, что не согласуется с их неоправданно высоким самомнением.

— Когда дядя Миксцин привёл их сюда, — заметил я, — он говорил о них как о «наших родичах» и поминал какие-то «давно забытые семейные связи».

— Сдаётся мне, — отозвался Хранитель Памяти, — что большинство мешикатль предпочли бы ничего об этих связях не слышать. Но есть один факт, и его, после того как твой... после того как тёзка твоего дяди набрёл на наш город, а потом доложил о нашем существовании Мотекусоме, замолчать уже невозможно. Видишь ли, тот, другой Микст ли, точно так же, как только что вы трое, попросил меня рассказать ему об истинной истории ацтеков и о том, что за родство связывает ацтеков с мешикатль. И он поверил моему рассказу.

— Мы тоже тебе поверим, — заявил Йайак. — Расскажи нам, прадедушка.

— Ладно, расскажу, — согласился тот, — но при одном условии. Вы пообещаете, что никогда не станете использовать полученные от меня знания, чтобы поправлять своего наставника-жреца или спорить с ним. Мешикатль сейчас относятся к нам очень хорошо, и с вашей стороны, дети, было бы неразумно и даже опасно ставить это хорошее отношение под угрозу, открыто сомневаясь в тех, пусть дурацких, но безобидных заблуждениях, которыми им угодно себя тешить.

— Обещаю, — сказал каждый из нас.

— Так ведайте же, юный Йайак-Чичикуили, юная Пацкатль-Амейатль, юный Теотль-Тенамакстли. Давным-давно, много вязанок лет тому назад, но тем не менее во времена, память о которых сохранилась, ибо передавалась изустно, от Хранителя к Хранителю, Ацтлан был не просто маленьким приморским поселением.