Можете не сомневаться в том, что я доведу до сведения административного Совета, как вы относитесь к своему делу.
— Она занята механической работой. Ей думать не надо.
— Когда вам платят за работу, надо по крайней мере делать вид, что вы работаете, — сказал Амадис. — Немедленно идите к себе наверх.
— Нет.
Амадис опешил и стал подыскивать слова, но у Анна было странное выражение лица.
— Вы-то не работаете, — сказал Анн.
— А я — директор. Я, в частности, слежу за работой подчиненных и отвечаю за ее выполнение.
— Да нет же, — сказал Анн. — Все прекрасно знают, кто вы. Вы — педераст.
Амадис усмехнулся!
— Можете продолжать в том же духе, меня это совершенно не трогает.
— Тогда я продолжать не буду, — сказал Анн.
— Что это с вами? Обычно вы бываете более обходительным. И вы, и Анжель, и иже с вами. Что это на вас нашло? Вы с ума все посходили?
— Вам этого не понять, — сказал Анн. — Вы же нормальный — то есть обычный — извращенец. Поэтому вы, наверное, все легче и переносите. Но мы-то все более или менее нормальные люди, и поэтому время от времени у нас бывают кризисные состояния.
— Что еще за кризисные состояния? Это то, что у вас сейчас?
— Подождите, я вам все объясню. По-моему… — Он замолчал. — Я могу поделиться с вами только моим собственным мнением. Хотя кто-нибудь другой… ну, я имею в виду, нормальный, сказал бы вам, наверное, то же самое. А может быть, и нет…
Амадис кивнул и стал всячески выказывать свое нетерпение. Анн опирался спиной о стену гостиницы, которая все еще сотрясалась под тяжелыми ударами железных глыб. Он смотрел куда-то вдаль, поверх головы Амадиса, и с объяснениями не спешил.
— В каком-то смысле, — начал он, — у вас наверняка ужасно скучное и ничем не примечательное существование.
— Как же так? — Амадис снова усмехнулся. — Я-то думал, что быть педерастом где-то оригинально.
— Нет, — сказал Анн. — Все это глупости. Ведь это обстоятельство очень сильно вас во всем ограничивает. Вы ничем другим уже быть не можете, не можете выйти из образа. У нормального мужчины или нормальной женщины возможностей себя проявить гораздо больше: они могут представать в самых разнообразных обличьях. Возможно, именно в этом и сказывается ваша узость…
— Значит, по-вашему, педерастам не хватает широты во взглядах?
— Да, — сказал Анн. — Педерасты, лесбиянки и, вообще, все эти люди безумно зашоренные. Не думаю, чтобы они были виноваты в этом сами. Обычно они даже гордятся этим. В то время как это их пусть несущественная, но слабость.
— Без всякого сомнения, в социальном плане мы очень уязвимы, — сказал Амадис. — Нас вечно преследуют люди, которые ведут нормальный образ жизни: я имею в виду тех, кто спит с женщинами и у кого есть дети.
— Это полная чушь, — возразил Анн. — Я совершенно не имел в виду ни презрение людей по отношению к педерастам, ни насмешки над ними. Нормальные люди не очень ощущают свое превосходство. Но вас ограничивает не это. Вам никуда не уйти от своего окружения, от личностей, для которых все в жизни связано с этим маленьким мирком. Но это тоже не в счет. Мне вас жалко не потому, что вы все время проводите с себе подобными, что у вас определенные привычки, своеобразная аффектация, негласные правила поведения. А жаль мне вас на самом деле потому, что вы так ограниченны. Из-за незначительной аномалии в железах или в голове вам наклеивают ярлык. |