— Все это — литература, — возразил Иоанчик. — Гнилой плод — это гадость. Липкий, с вмятинами…

— Он просто очень спелый… — возразил Анжель. — Переспелый. В каком-то смысле это даже лучше.

— У вас еще возраст не тот, чтобы такое привлекало.

— Возраст — это фикция. Конечно, раньше она мне нравилась больше. Но теперь я все вижу иначе.

— Так раскройте же наконец глаза! — воскликнул аббат.

— Я открываю глаза каждое утро и наблюдаю за тем, как она выходит из комнаты Анна. Вся еще раскрытая, влажная, теплая и липкая, и я хочу ее… Хочу размазать ее по своему телу; кажется, она поддастся, как мастика.

— Омерзительно, — сказал аббат. — Просто Содом и Гоморра, только еще и с закидонами. Вы — великий грешник.

— От нее пахнет водорослями как от разогретой солнцем морской воды, — продолжал Анжель. — Когда уже пошел процесс распада. И делать это с ней — все равно что с кобылой — там просторно, много теплых закутков, вдыхаешь запах пота от немытого тела. Хорошо бы она целый месяц не мылась, каждый день спала с Анном, чтобы ему это вконец опротивело, а потом я бы ее перехватил у выхода и переспал с ней. Еще полной им.

— Хватит! Прекратите! — сказал аббат. — Вы мерзавец.

Анжель посмотрел на Иоанчика.

— Вы меня не поняли, — сказал он. — Вы ничего не поняли. Она — конченый человек.

— Я прекрасно понимаю, что ей пришел конец! — сказал аббат.

— Да, — подтвердил Анжель. — И в этом смысле тоже. Но ведь и для меня все кончено.

— Если бы я только мог вас как следует выпороть, все было бы совсем иначе, — сказал Иоанчик.

Археолог обернулся.

— Пойдемте с нами, Анжель, — сказал он. — Давайте сходим к отшельнику. Зайдем за Медью и пойдем все вместе. Вам надо развеяться, а не сидеть здесь с Пиппо. Для него уже все кончено, но ведь не для вас.

Анжель провел рукой по лбу. Казалось, он немного успокоился.

— Что ж, пойдемте! — согласился он. — Только надо взять с собой доктора.

— Давайте вместе сходим за ним, — сказал аббат. — Сколько ступенек до чердака?

— Шестнадцать, — отозвался Анжель.

— Это уж слишком, — возмутился Иоанчик. — Трех было бы достаточно. Ну, четырех. — Он вынул четки из кармана. — Надо, чтобы Бог простил меня за опоздание, — сказал он. — Прошу прощенья, пойдемте.

X

Если вы показываете фокусы за столом, незачем брать грифельную доску слишком больших размеров.

Первым в медпункт зашел Анжель. Там не было никого, кроме распластанного на операционном столе практиканта и Членоеда, одетого в белый халат хирурга-ветеринара; профессор стерилизовал скальпель в голубом пламени спиртовки, перед тем как окунуть его в азотную кислоту. На электрической плитке в квадратных никелированных стерилизаторах кипятились инструменты, а из стеклянного круглого сосуда с красной жидкостью вырывались клубы пара. Обнаженный практикант вздрагивал, лежа с закрытыми глазами на столе, к которому он был привязан прочными ремнями, глубоко врезавшимися в его дряблую, ослабленную бездельем и дурными привычками плоть.