«Вечно ты что-то придумываешь, изобретаешь, — попеняла ей при встрече Огнеслава. — Пора бы уже и о своей семье подумать. По обычаю сначала ты должна свадьбу сыграть, а потом уж я. А у тебя даже невесты до сих пор нет на примете. А мне с моей суженой что же, полжизни ждать своей очереди из-за тебя?»

«Моя будущая супруга ещё на свет не народилась, — с загадочной полуулыбкой ответила Светолика. — Ты спроси у государыни — может, и разрешит сделать исключение для тебя».

Её глаза поблёскивали холодными голубыми искорками под красивыми, густыми, тёмно-золотыми бровями, а их взгляд всё время был немного прищуренным, словно устремлённым вдаль.

Лебедяна, а ныне княгиня Светлореченская, могла порадовать Лесияру только одним достижением — внуками. Правда, двоих старших мальчиков [31] взять с собой в Белые горы она не смогла, так как у них пока не было волшебных колец, зато третье дитя принесла внутри, появившись в родительском доме с большим животом под золотисто переливающимися складками одежды.

От дочерей не могла укрыться перемена, произошедшая во внешности матери. Постаревшая Златоцвета на их встревоженные расспросы только грустно улыбалась, а Лесияра не решалась рассказать правду. Поймут ли они, окажутся ли такими же всепрощающими, как жена?

«Я просто нажилась уж на свете, — сказала Златоцвета. — Провела я рядом с государыней долгую прекрасную жизнь, да только всему, даже самому хорошему, приходит конец. Зовёт меня к себе Лалада, приглашает поселиться в своём чудесном саду… И это желанное приглашение для меня. Не печальтесь, мои родные. Таков порядок вещей».

Однако каждый знал, что она могла провести в браке с княгиней гораздо больше лет, и было ясно, что слишком рано она засобиралась в сад Лалады. Старшие княжны потрясённо молчали, а Лебедяна, уронив голову на грудь Златоцветы, заплакала: хоть и прекрасна посмертная участь всякого, кого возьмёт под крыло Лалада, да с разлукой трудно смириться. Тишину нарушали только всхлипы дочери, и Лесияра, закрыв глаза, замерла под тяжестью произнесённых супругой слов… Вина придавила грудь каменной плитой. Как жить дальше? Куда брести, зачем теперь дышать? Тропу жизни затянул холодный туман, да и сил идти вперёд не осталось.

И только Златоцвета оставалась светлой и спокойной, сияя тёплой, солнечной мудростью в глазах. Даже морщинки на её лице казались Лесияре прекрасными — добрыми и лучистыми. Ничто не могло погасить её внутреннего света.

«Не надо слёз. Все мы происходим от Лалады и к ней же возвращаемся, это вечный круговорот, и горевать тут не о чем. Ведь не плачем же мы, когда сменяются времена года, когда опадают и преют листья, а взамен их на ветках вырастают новые, — сказала она. И добавила, переводя разговор в жизнерадостное русло и заставляя золотой узор на царственном багрянце стен Красной палаты озариться торжественным блеском: — Государыня, а может, ну его, этот обычай?.. Дозволь Огнеславе ожениться. Пока я здесь, хотелось бы погулять на её свадьбе».

Кому, как не Лесияре было знать всё о круговороте? Тёплые лучи света Лалады пронизывали всё вокруг, передавая незримый привет от воссоединившихся с нею, но нельзя было уже ни по-настоящему ощутить прикосновения их рук, ни увидеть их улыбку, и от этого в груди невольно разливалась печаль… Из горького чертога которой княгиню вернул ласковый голос Златоцветы:

«Так что же ты скажешь, государыня? Погуляем на свадьбе?»

Глядя в родные глаза, Лесияра не могла ответить отказом.