Смерть, казалось, забыла о ней. Но слова дочки: «Я приду к тебе», — вдруг всплыли в памяти. Сначала она не придала им значения: мало ли, что может привидеться на грани жизни и смерти, но сейчас…
Она лежала на краю обрыва под сухим деревом, а над ней раскинулась звёздная бесконечность. Под обрывом белел туман, а тишина казалась вкусной, как родниковая вода. Правде нужна была эта тишина, чтобы послушать. Приложить ухо к своему животу не получалось, поэтому она вслушивалась внутрь себя — в величественном молчании мерцающего небесного шатра.
Тук… Тук… Тук… Это ровно билось её собственное сердце.
Тук-тук-тук-тук… А это частило второе сердечко, чуть ниже.
Была бы она обычной женщиной или белогорской девой, о случившемся подсказала бы задержка месячных. Но дочери Лалады были наполовину людьми, а наполовину — кошками, и кровотечения у них не происходило. И вот — пока Правда раскалывала вражеские черепа одним ударом топора, вырывала прямо на поле боя ещё тёплые внутренности и для устрашения жрала их на глазах у остальных, внутри у неё жило крошечное существо. Кровь покрывала её с головы до ног снова и снова, зажившие раны превращались в шрамы, а в ней бились уже два сердца. И не имело значения, каким образом зародилось второе: это был самый лучший подарок, который Правда когда-либо получала. Она скиталась с одной войны на другую в погоне за смертью, а нашла жизнь.
«Доченька… Неужели ты простила мне ту стрелу? — думала Правда, и дыхание в осеннем воздухе вырывалось паром из её рта. — Неужели ты действительно решила ко мне вернуться… вот так? Спустя столько лет?»
Бродя вдоль обрыва, Правда вдруг услышала всхлипы. Устремившись на звук, она увидела девушку с растрёпанными льняными волосами, поглощённую каким-то горем — босую и в одной рубашке. Та сидела на краю, глядя в туманную глубину и дрожа всем телом от холода и слёз одновременно. Увидев Правду, она съёжилась, испуганно пискнула и затравленно отползла.
«Да не бойся, дурёха, — сказала Правда, скидывая свой плащ из медвежьей шкуры и кутая девушку в него. — Ты чего тут плачешь? Что у тебя стряслось?»
Девушка не сразу заговорила. Правда надела на её маленькие озябшие ступни свою шапку, а тонкие, почти детские ручонки принялась отогревать дыханием. Постепенно юная незнакомка убедилась в добрых намерениях Правды и решилась доверить ей свою беду — старую, как мир. Она забеременела без законного мужа, и родители выгнали её на все четыре стороны. Они мечтали спихнуть её замуж, а она вместо этого принесла в подоле ещё один голодный рот, который и без того большая и бедная семья не могла позволить себе кормить. Потому она и пришла сюда, чтобы покончить со всеми несчастьями одним махом.
«Дура! — рявкнула Правда. — Не вздумай это сделать! Нет ничего ценнее жизни. А ты теперь носишь в себе ещё одну!»
Белобрысая девушка — её звали Руной — снова сжалась в дрожащий комочек, а Правда пожалела, что вспылила и напугала её. Отказаться от подарка судьбы, сердце которого билось в ней?.. Она считала это немыслимым преступлением, её ужасала и возмущала даже сама мысль об этом. А эта глупая девчонка не понимала, какое чудо в ней поселилось, и хотела разом погубить и себя, и его. Правда скрипнула зубами. Решение пришло само — выплыло из многолетней беспросветной тьмы, как яркая краюшка луны.
«А что отец ребёнка?» — спросила она.
«Он чужестранец, — всхлипнула Руна. — Позабавился со мной и сбежал. Я не знаю, где он сейчас…»
«Ладно. — Правда достала из-за пазухи сушёную рыбу, сунула девушке. — На, погрызи. На солёненькое-то ещё не тянет? Меня вот почему-то не тянет…»
Руна, вонзившая было зубы в тягучую и жесткую рыбью плоть, взглянула на Правду изумлённо и непонимающе. |