Что ни говори, а самое сложное — побег — осталось позади. Впереди простиралась многодневная дорога, которая могла также таить в себе немало трудностей, но Ждана не страшилась. Сыновья были с ней, а в Белых горах её ждала встреча с Лесиярой… Ждана не сомневалась: правительница женщин-кошек не прогонит её, приютит, поможет. Вранокрыл останется в прошлом, она никогда не вернётся к нему и не отдаст сына. Пусть князь, проклятый девушкой, которую он изнасиловал в молодости, останется без наследника. Возможно, за это придётся платить сердечной болью, но что поделать?.. Лучше эта светлая боль, чем безысходное существование рядом с ненавистным Вранокрылом, в землях под властью Маруши. Незабвенная, не разлюбленная владычица Белых гор… Больше никого у Жданы не осталось.

…Над ухом раздался негромкий голос Зайца:

— Поднимайся, госпожа… Пора в путь-дорогу.

И всё? Устав от мыслей, она закрыла глаза и вот — утро… Сон размером с заплатку промелькнул в два счёта, не освежил и не принёс отдохновения, и Ждана со стоном села на своей лиственной постели. В пещеру сочился тусклый серый луч; если солнце хоть как-то бодрило, то от этого промозглого света хотелось сжаться в комок и снова смежить измученные, тяжёлые веки.

Сыновья посапывали рядом: Мал — с приоткрытым ртом, а Радятко — сжимая рукоять меча. Яр под одеялом из шкур пропотел, и его лоб под губами матери чувствовался прохладным. Улыбка мягко осветила лицо и душу Жданы. Вот ради них она и должна встать навстречу унылому осеннему утру и двинуться в долгий, непростой путь.

— Родные мои, просыпайтесь, — позвала она, открывая корзину с припасами. — Поедим — и в дорогу.

Старшие кое-как поднялись к завтраку, отчаянно зевая и протирая глаза: после насыщенной приключениями ночи сон им тоже показался коротковат. Заспанный Радятко уже не выглядел таким воинственным и суровым, как накануне, а Яр только застонал и отвернулся к стенке, и его не стали пока трогать.

Землю окутал такой туман, что не видно было деревьев на расстоянии тридцати шагов. Выйдя из пещеры, Ждана вдохнула пронзительно-сырую прохладу. Свобода… Горькая, неприкаянная, но её собственная. Со вкусом брусники, орехов, мёда и бесприютности.

Они отправились в путь, не медля больше ни мгновения; Яр, закутанный в заячье одеяло, проснулся только к полудню. Он изъявил желание что-нибудь съесть, но от предложенных ему припасов из корзины привередливо отвернул нос, лишь от брусники с мёдом не отказался. Ждана вздохнула, а Радятко, ещё помнивший тяжёлые времена, когда его семье приходилось перебиваться с хлеба на квас, сказал:

— Значит, не голоден по-настоящему. Проголодается как следует — любой еде рад будет.

Одно радовало: Яр заспал свой испуг, и теперь встреча с Марушиным псом казалась ему, по-видимому, всего лишь страшным сном. Заторможенность прошла, малыш заметно ожил и повеселел, и в его взгляд вернулось прежнее, обыкновенное выражение.

На ночь было решено остановиться в деревушке, чтобы и самим поспать по-людски, и лошадям обеспечить корм и отдых. При виде богатой одежды Жданы селяне перепугались, а ей подумалось: «Это плохо. Если погоня за нами будет, и вдруг нападут на наш след — опознают по одёже. Слишком приметная». Заяц, чтоб не привлекать внимания к своей изменившейся к ночи внешности, замотал лицо платком и устроился на ночлег в колымаге, закутавшись в своё одеяло из шкур.