— Что смеёшься? — буркнула Северга. — Ведь парить меня заново и стирать мой плащ — тебе.

— Ну уж нет, — выдохнула Ждана между двумя приступами. — Я свою плату внесла, твоё требование выполнила… А насчёт второго раза уговора не было. Мойся сама и приходи лечить моего сына.

Железная рука сдавила её горло, и смех сам собой захлебнулся. Ноги Жданы оторвались от пола, а банное окошко вдруг стало крошечным. Весь свет сжимался в маленькую точку, а грудина надламывалась под чёрными лапами удушья. Белоглазая волчица рявкнула ей в лицо:

— Знай своё место, сучка… Будешь мне прекословить — сдохнешь вместе со своим приплодом. И я не посмотрю на то, что ты — бывшая жёнушка моего нынешнего зятя.

Рука разжалась, и Ждана рухнула на пол, кашляя до рвоты. Воздух хлынул в грудь, едва не порвав её, как слишком туго надутый пузырь. Рядом упал плащ, принявший на себя большую часть грязевого «обстрела».

— Стирай, покуда я моюсь.

Дверь парилки закрылась, а Ждана подползла к лавке, оперлась на неё и попыталась встать… Получилось не сразу. Если бы не необходимость вылечить Яра, она не задумываясь вонзила бы Северге в сердце иглу. Вот так — коротко, хлёстко и просто, как топот войска по мосту…

Пришлось засучить рукава. В бане было достаточно воды, и выходить наружу не понадобилось; развесив отжатый плащ на деревянной перекладине под потолком, поближе к горячей печке, Ждана устало опустилась на лавку, ещё покашливая после смертельной хватки, недавно сжимавшей её горло. Сердце шалило — то выдавало жуткие толчки, от которых темнело в глазах, то ужасающе замирало. Где же Заяц?.. Куда подевалась эта девчонка? Может, уползла в полубеспамятстве от удара, нанесённого ей Севергой, и лежит где-нибудь?

Толкнув дверь, она почему-то не смогла её открыть. Заклинило, что ли? Попробовав ещё и ещё раз, Ждана поняла, что дверь чем-то подперта снаружи. Вот ещё незадача!

— Всё, пойдём, — раздался голос Северги.

Та вышла из парилки совершенно одетая: снова полностью мыться она не стала, лишь ополоснула лицо и протёрла своё снаряжение.

— Ну, что стоишь? — вопросительно двинула она бровью, снимая с перекладины сырой плащ. — Ступай наружу, сына твоего лечить будем.

Онемевшая Ждана только показала в окно. Сквозь него можно было увидеть, как двое мужиков удерживают кричащего и отчаянно бьющегося Радятко, а третий стоит с горящим светочем, примеряясь для броска.

— Надо было всех их перебить, — зло прошипела Северга.

Крепко саданув плечом, она с треском и грохотом вынесла дверь с петель вместе с подпоркой.

— Вы всё хорошо придумали, ребята, — сказала она, выходя наружу и отряхиваясь. — Да только одного не учли: дверь у бани хлипковата, а я чуть сильнее, чем простой человек.

Сверкнула стальная молния меча, и голова несостоявшегося поджигателя покатилась по земле, а тело ещё несколько мгновений стояло. Прежде чем оно упало поваленным деревом, Северга вынула светоч из его руки; из разрубленной шеи с бульканьем била кровь, несколько брызг при ударе попало на лицо женщины-оборотня. Радятко, белый как полотно, не устоял на ногах и сел, уже никем не удерживаемый: селяне бросились наутёк.

— Ма… матушка, — заикнулся он, едва шевеля бескровно-серыми губами. — Я пытался им… сказать… что ты — княгиня Воронецкая… Но они не слушали.

Ждана прислонилась к дверному косяку. Всё ушло за белую жужжащую пелену, даже собственного лица она не ощущала: к нему лип этот непроглядный, высасывающий душу туман. Сквозь его толщу перелётной птицей донёсся насмешливо-гулкий голос Северги:

— Ну вот, княгиня, а ты их жалела. Ну и народ… Они же и тебя вместе со мной убить хотели.

Ждана чувствовала: ей не пробиться сквозь эту туманную осеннюю безнадёгу.