Мысль о переодевании Цветанка сочла здравой, и уже к вечеру на ней была праздничная вышитая рубаха, две юбки и передник, отделанный по краям тесьмой. На вопрос Дарёны: «Где добыла?» — золотоволосая подруга подмигнула: «Одна добрая девушка подарила. А это вот — тебе».

На руки Дарёны прохладными лёгкими змейками легли три шёлковых ленточки — красная, голубая и зелёная. Подарку сопутствовал самый крепкий поцелуй и ясный, невинный взгляд, а потому Дарёна не встревожилась от слов «добрая девушка»… Это позже у Цветанки вдобавок к воровскому дару обнаружится удивительная способность всюду находить таких девушек. Подпав под её васильковоглазое очарование и проникнувшись душераздирающей историей злоключений, с каждым разом всё более превращающейся в небылицу, они будут одаривать плутовку всем, чем только можно: одеждой, едой, деньгами… А иногда и лаской. Но всё это будет потом, а сейчас главным предметом тревоги стал голос Дарёны, который следовало поберечь после болезни. Решили, что спеть попробует Цветанка.

И ведь получилось! Если разговорный голос у предприимчивой синеглазки был ломок и хрипловат, как у мальчишки-подростка, то певческий оказался на удивление звонким, сильным и заливистым, как у соловья. Она знала множество весёлых, а подчас даже похабных и неприличных песен, от которых мужчины хохотали во всё горло, а женщины краснели и прикрывались платочками. Дарёне оставалось лишь звенеть струнами, а всё остальное делала подруга. Это принесло такой успех, какого в пору своих одиночных выступлений Дарёна и не знала… Их стали звать себе на потеху и зажиточные люди; у них девушкам обламывалась щедрая плата, а часто и сытный обед. Свою первую зиму бродячие певицы пережили благодаря купеческой дочке, которой так приглянулась весёлая и заводная Цветанка, что она упросила отца позволить девушкам остаться в доме. Вдовый купец, обожавший и баловавший свою дочурку, позволил, и подруги поселились вместе со слугами на правах личных увеселительниц красавицы Милорады.

Сытное и благополучное это было житьё, и всем бы хорошо, кабы не одно «но»… Купец уехал по торговым делам; скучая в одиночестве, Милорада часто звала девушек к себе и просила исполнить те самые непристойные песенки. Цветанка ломалась:

«Ах, государыня моя, так ведь девица я, а девице такое петь не приличествует».

Милорада, томная и луноликая, возлежа на богатой постели и теребя пальцами кончики своих толстых, блестящих кос длиною ниже пояса, уговаривала:

«Да полно тебе, Цветик! Батюшка в отъезде; кто нам что скажет? Ну, если хочешь, я велю подать тебе мужское платье, и будешь не девица, а отрок! А что? Вот потеха-то будет!»

Вышло и правда потешно: в щегольском мужском наряде, с убранными под шапку волосами, Цветанка лихо выбивала дроби каблуками в спальне купеческой дочери и частым горохом сыпала песенку за песенкой, да такие, что у Дарёны пылали уши. Откидываясь на подушки и хлопая в ладоши, Милорада звонко хохотала, и её круглые щёчки-яблочки покрывались наливным румянцем, а большие карие глаза блестели озорными щёлочками. Девичий смех прыгал бубенчиком по комнате, а на оконце хвостами диковинных птиц горели морозные узоры. Против этих увеселений была только мамка Сорока — грузная и грудастая, высокая бабка, с детства нянчившая Милораду. Однако сколько ни ругалась, сколько ни бурчала мамка, сделать она ничего не могла: выросшая девица проявляла барские замашки и запросто приказывала своей старой няньке выйти вон. Той оставалось только грозиться:

«Вот приедет батюшка — всё-ё-ё расскажу про ваши непотребства!»

А купеческой дочке было всё нипочём.