Маша кивнула: четвертый месяц. Ну конечно! И задала последний вопрос:

— А Алиса была в курсе этой «неприятной истории»?

Рудовский пожал плечами:

— Мы справляли день рождения оператора — прямо в павильоне, рядом с декорациями… Вся съемочная группа напилась, я в том числе. Ольга была нервная, сама не своя, сидела на гормонах — все в попытке забеременеть. У нее повсюду кололо и болело плюс чувство вины… Одним словом, я старался появляться дома как можно реже. Алиса мне нравилась, но только на том сабантуе мы впервые поговорили по душам. Она вспоминала своих родителей-алкоголиков. Детство в нищете. Я уж не знаю, видно, сильно принял, рассказал, как мы с Ольгой пытаемся сделать детей, но не выходит. Потом мы целовались под снегом… — Глаза у Рудовского стали мечтательными, а Маша сама себе кивнула: вот оно. Все сходится.

— У Ольги остались родители? Близкие ей люди? — спросила она жестко, вырвав Рудовского из сладких воспоминаний.

— Может быть, вы мне объясните, откуда такие вопросы? — Почувствовав смену ее тона, Рудовский смотрел на нее внимательно и цепко. Он ждал. Маша вздохнула. Придется рассказывать.

— Ваша жена, — начала она тихо, но голос по мере рассказа крепчал — история казалась ей такой банальной и одновременно такой отвратительной, что она вдруг перестала жалеть продюсера, ослепленного своей сумасшедшей любовью, — ваша первая жена, была знакома со второй. Дело в том, что Алиса написала Ольге письмо. В этом письме она сообщала, что беременна от вас и что срок у беременности — ровно четыре месяца. Кроме конкретного отсыла к старой и трагичной для Ольги истории, четыре месяца — это действительно срок, на котором аборт уже запрещен. А это значило, что у вас скоро бы появился долгожданный ребенок. Но с другой женщиной.

Маша не решалась взглянуть на Рудовского. Она вынула из папки распечатку карты с точкой, помеченной крестиком: третье, последнее письмо от Алисы — Ольге. Положила ее на стол перед продюсером.

— Это место. Съезд с поселковой дороги на шоссе. Там, где погибла ваша первая супруга. Я нашла в архивах ГИБДД отчет по аварии. Крутой поворот, не первый смертельный случай… Но, видите ли… Ольга уже шесть лет жила в этом доме и регулярно ездила на машине в город в зимнее время. Она не могла не знать, насколько опасно разгоняться на этом отрезке и как часто подтаявший снег, заледенев вечером…

— Я понял, что вы хотите сказать. — Рудовский смотрел прямо на Машу, но явно ее уже не видел. — Вы не могли бы уйти?

Отрывок из зеленой тетради

Итак, первыми выводить людей взялась Екатерина Медичи. Хотя что это я? За много лет до моды на карликов и по век двадцатый человечество не оставляло надежд выпестовать подходящий ему экземпляр. Просто параметры были отличны. В Спарте — одни. У Платона — другие. У древних северных народов — третьи.

Занятно, что одно из самых страшных мероприятий XX века выросло из весьма благородного корня — стремления к идеалу. Впрочем, подобные парадоксы — вполне банальная вещь. Видите ли, у Чарлза Дарвина, знаменитого автора «Происхождения видов», имелся кузен, Фрэнсис Гальтон, прекраснейшей души человек. Из тех викторианских джентльменов — «ученых-любителей» XIX века, чей реальный вклад в науку огромен. Изучив теорию эволюции, он пошел дальше Чарлза, решив, что и человеческий вид надобно улучшать, впервые употребив термин «евгеника», от греческого «хорошего рода». Гальтон призывал селекционировать человека подобно домашнему скоту, улучшая его наследственные признаки.