Хотя барон, как уже было сказано, прекрасно знал итальянский язык, расшифровка текста на листке ему никак не удавалась. Потому что помимо того, что шрифт был мелкий, просто как порошок, попадались места, почти полностью стёртые. Между прочим, было такое впечатление, что владелица бумажника (в том, что он принадлежал женщине, не было никакого сомнения) записала отдельные мысли, чтобы потом употребить их в письме к близкой подруге, впрочем, листок мог быть и дневником. Так или иначе — барон ломал над этим голову и портил глаза.

Листок из бумажника

Город в общем построен красиво, с улицами, прямыми, как стрела, с большими площадями, то и дело попадаются аллеи, деревья в них наполовину высохли, и, когда тоскливо завывающий ветер гонит впереди себя густые облака пыли, печально трепещет их посеревшая листва. Ни один фонтан не вздымает ввысь струи живой воды, давая прохладу и облегчение, поэтому на улицах безлюдно и пусто. Базар, маленький, затерянный рядом с безрадостно грохочущими мельницами, не идёт ни в какое сравнение с тем, что можно видеть в Константинополе. Здесь также нет ни прекрасных тканей, ни драгоценностей, которые продаются в отдельных лавках. Кое-кто из купцов посыпает голову белой пудрой, чтобы приобрести более почтенный вид, вызывающий доверие, и тогда продаёт всё гораздо дороже. Есть много дворцов, но они построены не из мрамора, говорят, что в этой местности и далеко вокруг мрамора совершенно нет. Строительным материалом являются здесь маленькие, обожжённые в печи камни, они имеют форму удлинённого четырёхугольника, ужасный красный цвет и называются кирпичами. Правда, есть природные камни (квадерштайне), которые однако не похожи ни на порфир, ни на гранит. Как бы мне хотелось, дорогая Харитон, чтобы ты увидела прекрасные ворота, украшенные квадригой с богиней победы. Они напоминают простой и величественный стиль наших предков. Но почему я так много говорю о мёртвых и холодных массах камня, которые тяжёлым грузом лежат на этом пылающем сердце, угрожая его раздавить? Прочь, прочь из этого безлюдья! — я хочу тебе, дорогая… нет — мой маг был сегодня раздражён и придирчив, как никогда. Во время обеда он слишком много танцевал и вывихнул себе ногу. Разве я виновата, разве это справедливо — изводить меня за это тысячью мелких упрёков?! Когда я сброшу наконец цепи, связавшие меня с отвратительным уродом, который хочет довести меня до отчаяния, хочет меня… Я натёрла ему ногу бальзамом из Мекки, уложила его в постель, тогда он успокоился и затих. Потом встал, сварил шоколад и предложил мне чашку, но я не стала пить из опасения, что он туда подсыпал опиума, чтобы усыпить меня и потом во что-то превратить, как он делал уже не раз.

Отвратительное мерзкое недоверие! Злосчастная враждебная предубеждённость! Сегодня мой маг был сама мягкость, сама доброта! Я тихонько поглаживала пальцами его лысую головку, а он, глядя на меня своими большими прекрасными сияющими чёрными глазами, в блаженстве повторял: «Сейчас, сейчас!» И действительно тут же достал свой станок и на тёмно-красной шали сделал золотую кайму такой дивной красоты, о которой можно только мечтать. Я накинула её на себя и после того, как мой маг, как обычно, привинтил электрофор на затылок, мы отправились в приветливый лесок вблизи от ворот с богиней победы, достаточно было сделать всего несколько шагов, чтобы углубиться в прекрасные мрачные тенистые аллеи. В лесу мой маг пришёл вдруг в мрачное настроение. Когда я стала говорить, как хороша прогулка, он резко меня прервал: неужели я настолько глупа, чтобы воображать себе, будто это настоящие деревья и кусты, настоящая вода, трава и поле.